Книга Твоя К. - Тереза Ревэй

— Ты все время упрекаешь меня, но я не желаю провести жизнь, работая несчастной швеей весь день. И пусть тебе и многим таким, как ты, это нравится! Тем хуже для вас! Тебе больше ничего не хочется, кроме как подняться утром и идти работать у Марии Павловны, которая платит жалкие крохи за то, что ты вышиваешь платья, продавая которые Шанель нажила себе состояние. Этого мало. Ты еще приносишь целую гору работы домой для меня и няни.

— Я запрещаю тебе говорить о великой княгине таким тоном. Она приветила меня в своей мастерской, за что я признательна ей, мы не умираем с голоду. Хочу напомнить, что некоторые из этих женщин, которых ты так презираешь, гораздо образованнее тебя. Я знаю школьных учительниц, физиков, талантливых концертмейстеров, которые не стесняются зарабатывать на жизнь таким скромным трудом. Нам повезло, что сейчас мода на все русское. Эта работа помогает нам выжить.

— Работа! Работа! Одно только и слышишь от тебя. С тобой я не имею права даже на развлечения. Ты властная эгоистка, никогда не интересовалась нашим мнением. А у других, между прочим, тоже есть мозги. Почему все должны беспрекословно покоряться твоим приказам?

Во время этого диалога Кирилл с няней избегали взгляда Ксении, словно молчаливо соглашаясь с Машей. Несмотря на то что Ксения была задета за живое, она признавала, что в самом деле просто забыла вкус беззаботности. Она вспомнила себя пятнадцатилетней шаловливой девчонкой, которая, скучая во время занятий, царапала фиолетовыми чернилами на полях тетрадки имена нравившихся мальчишек. Эта Ксения давно была забыта, как и все подруги, подобно старым фотографиям, когда не помнишь даже имен тех, кто на них запечатлен.

— Если ты думаешь, что я проведу остаток дней, вышивая дурацкие национальные костюмы для кукол до рези в глазах, то сильно ошибаешься. Эта жизнь никуда не ведет. Ведь есть столько куда более интересных вещей!

Раздираемая яростью и любопытством, Ксения подумала, что весь этаж слышал последние реплики Маши. Если бы только ее младшая сестра знала: то, о чем она почти кричит на весь дом, как две капли воды похоже на то, о чем Ксения молча думает по ночам, лежа в постели.

— Я жду извинений, Маша, — холодно напомнила она, в то время как сестра, скрестив руки на груди, сверлила ее взглядом.

Подобные ссоры изводили Ксению. Действительно, каждое утро она шла на улицу Монтеня, 7, неподалеку от Елисейских Полей, в швейный дом «Китмир», основанный великой княгиней Марией Павловной, двоюродной сестрой царя Николая Второго. Великородная принцесса с меланхолическим взглядом и квадратным подбородком, отчего ее лицо приобретало волевое выражение, без лишних слов взяла ее на работу. Она наняла большое количество русских. По счастью, военные годы не заглушили вкуса к фантазии и экзотике.

— Пойдем, — сказала няня, прикоснувшись к руке Ксении, чтобы ее успокоить. — Надо покушать.

— Нет. Маша должна на коленях благодарить тебя за все, что ты для нее сделала.

Старая женщина скромно опустила глаза. Краска залила щеки Ксении. Произнесение комплиментов смущало ее. Но факт оставался фактом — без няни им было бы во сто раз тяжелее. Последовав за ними в изгнание, нянюшка отказалась от всего. Не зная ни одного иностранного языка, она попала в абсолютно чужую культуру и принесла себя в жертву этой семье. Сколько раз эта пожилая женщина поднималась ночью, чтобы беречь сон детей Осолиных, сколько раз утешала их! Когда Ксения пошла на курсы, чтобы научиться работать на швейной машинке, нянюшка шила днем и ночью, чтобы всех прокормить.

— С меня достаточно, Мария Федоровна, — сухо заметила Ксения, обращаясь к сестре. — Мне надоела твоя неблагодарность. Пора бы тебе научиться обуздывать свои капризы маленькой девочки и становиться взрослой. Иди проветрись, а когда вернешься, я очень хочу услышать твои извинения. Ужин тебе мы подогреем. Если ты все еще будешь вредничать, тем хуже для тебя. Как-нибудь выкрутишься, раз ты сама все знаешь лучше нас.

Уперев руки в бока, Маша едва сдерживала слезы.

— Да, я выкручусь. Не думаю только, что тебе доставит счастье узнать, как именно.

— Хватит, я сказала! — воскликнула Ксения, отталкивая стул. — Я достаточно тебя слушала и поддавалась твоему жалкому шантажу. Ты заслуживаешь хорошей трепки. Пошла вон! Можешь идти к своим друзьям-художникам на Монпарнас и танцевать голой в кабаре, раз это все, чего ты хочешь. Я знаю, тебе нравится вести себя именно так. И мне абсолютно все равно.

— Я ненавижу тебя, Ксения! — воскликнула Маша и разрыдалась.

Она схватила манто и шляпу и вышла, оставив открытой дверь. Пламя свечи задрожало на сквозняке, придавая комнате призрачный вид. После нескольких мгновений тишины Кирилл соскользнул со стула и закрыл дверь. Он ненавидел ссоры между сестрами.

Уставшая Ксения положила дрожащую руку на лоб.

— Прошу прощения, но иногда она выводит меня из себя.

— Она еще очень молоденькая, — пробормотала няня. — Ей тяжело.

— Можно подумать, мне легко, — сухо заметила Ксения.

— Ты сильная.

Ксения прикусила губу, чтобы не отвечать. Кирилл пожирал ее глазами, и она не хотела пугать его еще больше, чем только что происшедшая ссора. «Ты сильная…» Сколько раз она слышала эту опустошительную фразу, которая смахивала на комплимент? Именно эти слова признательно шептала ей мать, когда лежала с высокой температурой в грязной комнате в донской станице, где по полу бегали тараканы. «Ты сильная…» Именно с этими словами дядя Саша бросил их на одесской пристани в самое трудное время, решив продолжать сражаться за родину, в то время как вся его семья готовилась отправиться в неизвестность, в смерть. Эти проклятые слова преследовали ее, но Ксения гнала прочь подобные мысли, всякий раз сжимавшие ей горло. «Ты сильная… Ты поймешь, как преодолевать препятствия, от тебя можно все требовать, ты все вынесешь».

Она снова села за стол и начала есть суп.

Прошло двое суток, с тех пор как Маша исчезла из дома. Нянюшка лишилась сна. С красными от недосыпания глазами она все время бормотала молитвы. Кирилл, нигде не задерживаясь, бегом возвращался из школы в надежде застать сестру дома, и его лицо бледнело всякий раз, когда он узнавал, что от нее по-прежнему нет вестей. Что касается Ксении, то ее раздирали гнев и обида. Она тоже плохо спала, урывая каждую ночь немного времени для сна, за которое не успевала отдохнуть. Она раздумывала, не отправиться ли ей в комиссариат, чтобы сообщить об исчезновении младшей сестры, но не хотела лишний раз привлекать к себе внимание властей. Как всякий эмигрант, она боялась полиции, даже будучи ни в чем не виноватой.

Она бегала по кварталу вдоль и поперек, наводя справки у подруг Маши, но безуспешно. То ли ей лгали по непонятной причине, то ли молодая девушка всерьез решила исчезнуть, чтобы преподать урок старшей сестре. В школе преподаватели тоже ничего не знали. Даже Илья Антонович не видел ее, хотя раньше сестра любила заходить к нему в лавку, потому что он всегда угощал ее карамельками «Москва», которые напоминали ей о детстве. Краснея, Ксения стыдилась попросить помощи, словно только она была во всем виновата. Она считала поступок Маши эгоистичным. Еще хуже было признать, что она обижена. Несмотря на их регулярные размолвки, сестры всегда уважали друг друга. Отношение Маши теперь казалось Ксении безответственным и несправедливым.