Книга Два капитала. Как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов

Третья мировая — это биржевая война, поэтому паника — один из действенных методов давления на противника. Реальный ущерб российской экономике от санкций меньше, чем разговоров о них, но тем не менее российский бизнес в панике начинает выводить капиталы. Это связано с тем, что финансовая столица и остальная Россия живут в разных экономических действительностях. Инженеру «Уралвагонзавода», изобретателю корпорации «Сухой», военному, врачу скорой или нефтянику из Тюменской области нет никакого дела до санкций, падения биржевых котировок и проблем с кредитными рейтингами госкорпораций. А вот жителям финансовой столицы, которые напрямую зависят от стратегии поведения финансового капитала, в условиях мировой войны приходится тяжело. Это отражается на всех классах и социальных группах жителей: у крупного бизнеса начинаются проблемы с привлечением внешних кредитов, топ-менеджеры теряют бонусы, линейным менеджерами срезают оклад, а строители-гастарбайтеры лишаются работы, потому что лопаются строительные пирамиды и банки с меньшей охотой выдают ипотечные кредиты. Теряет доходы даже такая паразитирующая социальная группа столичных жителей, как профессиональные квартировладельцы, которые сдают собственное жилье, а сами переселяются на дачу либо в Индию, потому что курс рубля к доллару снижается и дауншифтить на океанах уже труднее (30 000 рублей два года назад равнялись 1000 долларов, а сегодня это чуть больше 500).

Сокращение доходов и оборотов всех сфер, связанных с глобальным финансовым капиталом, неизбежно приводит к росту напряжения в финансовых столицах. Снижение уровня потребления напрямую связано с протестными и оппозиционными настроениями. В публичном авангарде оказывается креативный класс, который пускают под нож мировой войны первым. Это связано со структурными особенностями самого финансового капитала.

Дело в том, что финансовый капитал — почти виртуальная сфера экономики, и продуктом деятельности этого капитала является инвестиция. Сама по себе инвестиция не имеет никакой ценности, более того, не каждая инвестиция есть капитал в прямом значении слова. Например, наркокартель может обладать реальным капиталом в несколько миллиардов долларов, но выйти на биржу не может в силу ограничений. А вот инвестиционный фонд, который основал бывший президент, может и не иметь собственного капитала, но тем не менее способен легально привлекать миллиардные инвестиции. Причем он может делать это, в том числе легализуя капитал наркосиндиката.

В мире финансового капитала большая часть сделок держится на основании репутации, имиджа и рекламы. Финансовый капитал во многом занимается торговлей яркими образами, потому что на самом деле продается не сама инвестиция, а представление о ней. В свою очередь средства от привлечения инвестиций зачастую тоже невозможно потратить. Капитал остается на счетах бенефициаров, уходит в новые спекуляции и оборачивается на бирже. Финансовый капитал — это не просто торговля образом, это еще и выдача обязательств под гарантии. Суть и смысл финансового капитала отлично виден на примере деятельности МВФ или Всемирного банка, по аналогичной схеме работает большинство транснациональных корпораций.

Во-первых, выделяемый кредит является связанным. Это значит, что кредитуемый должен не только выплачивать проценты по кредиту, но и выполнять внеэкономические обязательства. Так, получая кредит от МВФ, страна должна повысить пенсионный возраст и сократить перечень бесплатных медицинских услуг или вовсе ликвидировать бесплатную медицину; обязательно будут выдвинуты требования расширения приватизации. На уровне кредитования конкретного предприятия обычно речь заходит либо о ликвидации социальных объектов (детские сады, санатории и т. д.), либо о сокращении исследовательских программ. Большинство НИИ при попадании под управление финансовым капиталом ликвидируется. Это не означает, что финансовый капитал «добрый или злой», просто финансовый капитал рассматривает весь мир как глобальный рынок, поэтому имеется всемирная специализация. В рамках данной концепции у России не должно быть своей науки и разработок, потому что прибыль формируется за пределами страны. В сырьевой колонии не может быть науки, потому что задача колонии — создавать продукт с низкой добавленной стоимостью. В логике корпорации нет ничего негуманного — талантливый ученый из России может переехать в США или Великобританию.

Любые инвестиции финансового капитала являются связанными. Кредит обременен социальными и экономическими реформами, причем эти реформы в конце концов ведут к еще большему социальному дисбалансу и росту противоречий между эксплуататорским и эксплуатируемым классами, богатыми и бедными членами общества. Фактически финансовый капитал работает в рамках своих политических интересов, которые диктуют ему необходимость уничтожать институт государства. В интересах финансового капитала глобализовать мировую экономику и хозяйство так же, как глобализован он сам. Финансовому капиталу не нужны границы, любое государство рассматривается как препятствие к монополии на мировом рынке. Государство является естественным конкурентом финансового капитала, потому что только оно способно концентрировать власть, собственность и финансы в объемах больших, чем частная корпорация. Ко всему прочему государство обладает уникальным ресурсом — вооруженными силами, что изначально ставит финансовый капитал в зависимое положение.

Идеальная схема построения государства в интересах финансового капитала выглядит примерно так: государство отдает все индустриальные, промышленные и инфраструктурные активы в собственность частных инвесторов, в результате этого активы включаются в глобальные производственные цепочки, начинают торговаться на мировой бирже и становятся частью глобального финансового капитала; государство получает ренту в виде налогов и сборов и из этих средств выплачивает социальные обязательства и содержит армию и полицейских; иногда по заказу корпораций государство участвует в силовом завоевании и переформатировании мировых рынков, как это было, например, в Ливии или Югославии.

Время от времени на мировой экономической карте появляются буйные идеалисты, которые пытаются построить суверенную экономику в небольшой стране. Они национализируют промышленность, вводят госмонополию на пользование недрами и пытаются сколотить региональные союзы. Такие конкуренты должны быть уничтожены, потому что посягают на право финансового капитала на экономический диктат. Муаммар Каддафи, Саддам Хусейн, Слободан Милошевич, Уго Чавес, Фидель Кастро — все эти люди бросают вызов финансовому капиталу. Каддафи строил исламский социализм и пытался сколотить союз североафриканских республик. Хусейн военным путем старался объединить арабские страны Персидского залива и контролировать значительную часть мирового рынка нефти. Милошевич хотел сохранить Югославию хоть в каком-то усеченном виде и остановить уничтожение балканской экономической системы. Чавес национализировал нефтяную промышленность и активно поддерживал социалистические режимы по всей Южной Америке, посылая союзникам бесплатную нефть. Кастро является старожилом движения сопротивления финансовому капиталу, и количество покушений на него не счесть: Фиделя и взрывали, и травили, и стреляли в него, и диверсантов засылали.

В логике финансового капитала такие идеалисты должны быть уничтожены как угроза системе, потому что они мешают разделению труда на мировом рынке, который не предполагает нефтяной монополии у арабского государства, так как нефтяная монополия может быть только у корпорации, а не у государства. Однако финансовый капитал не способен уничтожить конкурентов физическими методами, потому что он не является политическим субъектом. Корпорация не может взять и объявить войну Ливии, потому что нефтяникам из Техаса вдруг вздумалось прибрать к руками ливийские месторождения. Поэтому решать задачу уничтожения конкурентов приходится руками других государств. Финансовый капитал готов профинансировать бомбардировки Триполи, но своих бомбардировщиков у финансового капитала нет. Частные армии корпораций — это будущее, которое показывает нам в фильмах Голливуд. Однако пока что монопольное право на насилие — у старого доброго государства, которое мешает финансовому капиталу (но он пока не может уничтожить государство окончательно, так как нуждается в его отдельных функциях). Это видно на примере вооруженных сил — корпорации уже могут выполнять полицейские функции, но еще не способны вести войны.