Книга Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев

Май Катулл, статья «Факторы исторического забвения» в ж-ле «Архивный вестник» № 7 за 2971 г., Рома-Равенни.

Документ 5

Ты всю свою недолгую, но стремительную жизнь жаждал личной свободы. Теперь твоя мечта сбылась — ты свободен! Ты всегда хотел свободы для своей многострадальной родины, Прекрасной Галлии. Может быть, там, где сейчас пребывает твоя бессмертная душа, Галлия свободна, и наши люди не сидят в Ромейском Союзном Сенате. Ты всегда придерживался принципа — свобода или смерть, и теперь ты наконец понял: свобода и смерть — одно и то же. Спи спокойно, дорогой товарищ. Ты получил то, чего так хотел. Когда-нибудь все мы, кто нехотя, а кто и с радостью, обязательно последуем за тобой.

Речь народного поэта Галлии Конде ле Бра на немноголюдном траурном митинге, посвящённом погребению Ромена Кариса, одного из руководителей военного крыла общественного движения «Свободная Галлия».

Глава 6

8 сентября, 11 ч.20 мин., 93 версты северо-восточнее Пантики.

— Ну и где же погоня? — поинтересовался Онисим, оглядываясь назад, на ленту щербатой, с выбоинами в асфальте, дороги, по которой неторопливо двигались два размалёванных фургона для семейного дикого отдыха. — Брат Ипат, ты погоню обещал. Где?!

— Это была шутка, брат Онисим, — как ни в чём не бывало отозвался Ипат, прибавляя газу на повороте. — Меня с тех пор, как мы со стенки слезли, пробило на хи-хи — до сих пор никак не отпустит. А к машине этой я давно присмотрелся. Этот катафалк уже полгода на обочине стоял. Наверное, хозяин бросил, чтобы за свалку не платить.

Ипат с явным наслаждением крутил баранку здоровой рукой и гнал облезлую развалюху с лысой резиной со скоростью, явно неприемлемой ни для этой машины, ни для этой дороги. Встречный ветер, врываясь в салон сквозь пробоину в лобовом стекле, забавлялся его нечёсаной длинной шевелюрой, и теперь невозможно было поверить, что этот лихой рыжий парень в ядовито-жёлтой футболке и драных парусиновых штанах ещё вчера носил чёрное монашеское рубище.

— Сковырнуться не боишься? — участливо поинтересовался Онисим, придержав не запирающуюся дверцу, чтобы не так сильно гремела на колдобинах.

— Слонов бояться — в цирк не ходить! — Бывший монах хищно оскалился, вписывая транспортное средство в очередной поворот. — А вот тебе разве не любопытно, как нас там встретят?

— Там — это где?

— В Караганде! На том свете, дружище. Не интересно?

— Знаешь… Наверное, я там уже был. — Онисиму вдруг показалось, что в чудом сохранившемся зеркале заднего обзора промелькнул всё тот же островок на болоте, увенчанный сосной. — Может быть, я там даже родился.

— Ну конечно! — Ипат с некоторым беспокойством оглянулся на него, оставив без внимания колдобину, на которой машина подпрыгнула так, что в ней что-то хрустнуло. — Ну конечно. Тяжёлое детство, кирпичи вместо кубиков, и далее — строем по жизни. Единственная любовь — это любовь к Родине. И что тебе не нравится? А я вот как думаю: в том, чтобы жизнь положить во имя чего-то, смысла ничуть не меньше, чем просто в сытой, долгой и счастливой жизни. Не знаю точно — больше ли, но то, что не меньше, — это точно. А если уж так вышло, что тебе ничто не дорого и ничто не свято, значит, надо искать. Искать хоть чего-нибудь — богатства, славы, любви, знаний, красивой жизни или красивой смерти. Отчаянье — великий грех. Что бы там с тобой ни сделали, как бы тебя ни подставили, отчаянье твоё — не беда, а вина, твоя вина, и только ты сам можешь с этим справиться. Может быть, если бы ты остался в монастыре, тебя бы и вытащили, в порядок привели. Но это была бы не твоя заслуга — ты должен сам. Понимаешь — должен!

— Никому я ничего…

— Вот именно! Никому и ничего — только себе самому.

— А почему ты, расстрига несчастный, о грехе вдруг заговорил?

— Сказал бы проще: сам дурак! — Ипат умолк, прислушиваясь к рёву двигателя, который вдруг начал подкашливать. — Ну всё. Кажись, приехали.

Не доехав сотни аршин до синего указателя «Ст. Доля — 40 вёрст», машина остановилась, прижавшись к высокому бетонному бордюру, отгородившему дорогу от глубокого оврага, поросшего густым кустарником.

— Всё, бензин кончился, — сообщил Ипат. — Давай спихнём колымагу вниз, а дальше пешком.

— Сорок вёрст?

— Пятнадцать. Напрямки пойдём. Огородами.

Они вышли из машины, прокатили её до ближайшего пролома в ограждении и благополучно сковырнули вниз. Заросли на дне оврага сомкнулись над серым обшарпанным кузовом, укрыв её от постороннего взгляда надёжнее бездны вод.

— О, горе нам! — театрально схватившись за голову, вскричал Ипат.

— Что такое? — Онисим даже вздрогнул от неожиданности.

— Пакет с едой там остался. Но я туда не полезу. Лучше уж голодать буду.

Бывший монах и бывший поручик с тоской посмотрели туда, где сгинули хлебный каравай, кольцо копчёной колбасы фунта на полтора и двухлитровая пластиковая бутыль с минеральной водой — время как раз приближалось к обеденному, а если учесть, что пришлось обойтись и без завтрака…

Из-за поворота, со стороны «ст. Доля», послышалось уверенное шуршание шин, которое сразу же заглушил вой сирены. Брат Ипат тут же перепрыгнул через бордюр и залёг за ним. Онисиму ничего не оставалось, как сделать то же самое. По дороге неторопливо проследовали два вездехода Дорожной Управы, сосредоточенно вращая мигалками.

— Вот тебе и погоня, — вполголоса сообщил Ипат, выглянув из-за укрытия. — Только они нас рассчитывают вёрст через полтораста встретить — не раньше.

— Ну ладно, мы с тобой развлекаемся, — заметил Онисим, когда вездеходы пропали из виду. — Но им-то до нас какое дело? Может, это не за нами гоняются. Может, они просто за пивом едут.

— Может, и просто, а может — и за нами, — рассеянно отозвался Ипат. — Только я не за тем келью покинул, чтобы в каталажку попасть. Угон кучи хлама на колёсах, вождение без прав, подозрение в бродяжничестве — уже три повода есть, чтобы нас ненадолго, но упечь. Пойдём быстрее, а то ещё кто-нибудь проедет, а нам бы лучше никому здесь на глаза не попадаться.

Короткий путь оказался не таким уж и прямым. Поднявшись по склону, над которым возвышалась кипарисовая роща, они вышли на тропу, которая то уходила вниз, в распадок, то упиралась в крутой подъём. Местность явно не была приспособлена для прогулок, особенно на голодный желудок. Часа через полтора тропа пропала совсем, взобравшись на лысину продолговатого холма, с которого, впрочем, уже можно было наблюдать железнодорожную ветку. Но Ипат, вместо того чтобы поторопиться туда, где наверняка есть чего перекусить, остановился у странного сооружения, сложенного из цельных, грубо отёсанных каменных плит. Оно было похоже на здоровенную собачью конуру, только вместо входа зияло чернотой небольшое круглое отверстие.

— Гробница, что ли? — спросил Онисим, потрогав массивную поросшую мхом крышу.