Книга Черный передел - Алла Бегунова

Он решил уступить:

– Хорошо. Огласите ваш список.

– Да, – вдруг сказала Екатерина Алексеевна и перевела ласковый взгляд с Потемкина на Аржанову. – Я тоже послушаю.

Воодушевившись, Анастасия приступила к объяснениям:

– Ваше Величество, ведь на сей раз мне не нужна легенда, а значит, не нужны и посторонние люди. Я еду на полуостров под своим именем. Пусть со мной отправятся мои крепостные. В Крыму они уже побывали, про крымских татар и тамошнюю жизнь все знают и более ничего не боятся. С ними мне гораздо спокойнее…

– Логично, – кивнула императрица.

– Да, я согласна, специальная охрана необходима, – продолжала Аржанова. – Но тут, на губернском балу, я недавно увидела новотроицких кирасир, подшефных светлейшего князя. Достойно ли вящей храбрости этих воинов стояние в охране у японских редкостей? Думаю, нет. Особенно для столь прекрасных героев, как сержант Чернозуб…

– Кто-кто? – спросила царица.

– Ну есть у меня такой, – подал голос Потемкин, обернувшись. – Но стоящий хохол, упертый, как черт.

– Между прочим, ваша светлость, – ответила своему возлюбленному молодая женщина, – именно Чернозуб поклялся мне, что достанет хоть из-под земли Казы-Гирея, когда попадет в Крым. Поквитаться он с ним хочет за гибель от яда лучшего своего друга, кучера Кузьмы. Будет случай, поймает он сего зловредного татарина, это точно.

– Какие замечательные люди живут в нашей стране! – заметила государыня. Надев очки, она читала докладную Турчанинова, что-то зачеркивала в ней, исправляла и дописывала.

– Да ради бога, – проворчал светлейший. – Берите вы этого Чернозуба, и не одного, а с командой, коль без моих кирасир с Казы-Гиреем справиться некому…

Царица снова обмакнула гусиное перо в чернильницу и принялась быстро писать на отдельном листе бумаги. Присутствующие в молчании наблюдали за процессом. Екатерина Алексеевна поставила жирную точку, сняла очки, положила перо на стол и поднялась с места, давая понять, что аудиенция подходит к концу.

– Господа, настоящим постановляю: экспедиции в Крым быть! Если, не дай бог, вспыхнет там мятеж, то всемерно помогать Шахин-Гирею и честно выполнять взятые нами союзнические обязательства. Договору с Крымским ханством мы верны… – тут она печально вздохнула. – Да разве о народе своем они хлопочут? Это только их, Гиреев, внутрисемейная свара. Брат идет на брата из-за власти, денег, привилегий. Делят и делят общее свое богатство, а поделить-то никак не могут…

Императрица протянула Турчанинову его докладную с подколотыми к ней бумагами. Там находились: собственноручно написанное ею распоряжение об исключительных полномочиях «ФЛОРЫ» и примерная смета по расходам экспедиции на весьма солидную сумму. Сверху же лежал лист с двумя словами, начертанными в центре и крупно: «ЧЕРНЫЙ ПЕРЕДЕЛ». Так было благоугодно самодержице всероссийской назвать новую операцию секретной царской канцелярии в Крыму…

На Невском проспекте давно горели фонари. Колеса экипажа мерно стучали по его мостовой, в окнах проплывали причудливые темные громады его роскошных строений. Секунд-ротмистр князь Мещерский вез Анастасию Аржанову в Аничков дворец, на свидание со всесильным своим начальником.

– Вы забыли обо мне, – обиженно говорил Мещерский, глядя в окно. – Вы не назвали Ее Величеству мою фамилию. Подумаешь, какой-то там сержант Чернозуб. На самом деле он выполнял мой приказ…

– Михаил, еще нечего не потеряно.

– Как же, как же… А ведь я просил вас о том особо. Все знают, у государыни – отличная память. Вот теперь она запомнит не меня, а Чернозуба.

– Значит, не поедете со мной?

– О чем это вы, Анастасия Петровна? – адъютант светлейшего повернул голову к ней. – Могу ли я бросить даму сердца в таком опасном деле? Престранные представления у вас об офицерах Новотроицкого кирасирского полка, однако…

– Обычные у меня представления.

– Тогда хотя бы светлейшему князю скажите, что начальником вашей охраны в Крымском ханстве буду я.

– Беспременно.

– Слово столбовой дворянки?

– Да.

Сейчас они ехали по заснеженной главной столичной магистрали, и Анастасии приходилось кутаться в шубу, чтобы не замерзнуть. Тем не менее все происходящее чем-то неуловимо напоминало ей первые дни бурного романа с губернатором Новороссийской и Азовской губерний. Декорации, конечно, были другими: город-новостройка Херсон, ветреная, дождливая осень 1780 года, домашний вечер у премьер-майора Фалеева, появление там генерал-аншефа Потемкина, веселые танцы с ним. А потом – спальня в губернаторском дворце, темно-голубой персидский ковер на полу, и уставший донельзя, большой, красивый человек опускается перед ней на колени: «Полюби меня!» Так она позволила ему перевернуть свою собственную жизнь.

Войдя в тесную спаленку с окнами, задернутыми ситцевыми занавесками, Аржанова даже не сразу увидела в ней Григория Александровича. Только две свечи освещали помещение. Он, одетый в темно-зеленый неформенный кафтан, стоял у самой печи, прислонившись к ней спиной и положив руки на теплую стену с изразцами. Из полутьмы светлейший шагнул к молодой женщине:

– Добрый вечер, душа моя!

– Лучше сказать, добрая ночь, ваше высокопревосходительство…

Ночь действительно была добрее дня для Потемкина, особенно – на исходе очередного приступа его болезни. Когда тонкий рог молодого месяца заглядывал в его жилище, он мог совладать с недомоганием и вставал с постели. Камердинер приносил ему чашку горячего, крепкого чая с лимоном. Князь брал в руки любимую книгу-сочинение древнеримского историка Гая Светония Транквилла «Жизнеописания двенадцати цезарей», которую читал на языке оригинала, – и рассеянно листал ее, прихлебывая напиток.

Из всех персонажей нравился Потемкину только Октавиан Август. Будучи совсем молодым и никому неизвестным в Риме, он завоевал сердца соотечественников необычным способом. Часть наследства Юлия Цезаря, доставшуюся ему, он, внучатый его племянник и приемный сын, продал вместе с другим своим имуществом, а деньги раздал народу. Так из беспомощного, недоучившегося мальчишки он сразу сделался первым среди римлян, словно с того света достав талисман, несущий славу великого полководца и императора. Потом он победил соратника приемного отца Марка Антония и прекратил череду гражданских войн, терзавших Римскую империю до 27 года нашей эры.

Повторяя про себя какую-нибудь интересную фразу по латыни, Потемкин закрывал книгу и подходил к конторке, заваленной бумагами. Он извлекал из этой кипы первый попавшийся документ, просматривал его и, как правило, ставил на нем положительную резолюцию: «Разреш. Кн. Потемк.» С этого и начиналось его возвращение к обычной государственной деятельности, кипучей и разнообразной.

Маленький томик в красном кожаном переплете с латинскими буквами, теснеными золотом на обложке, лежал в ворохе простыней и одеял на постели. Но Аржанова все равно его заметила и обрадовалась. Она подумала, что ее задача теперь упрощается. Светлейший обнял Анастасию и стал медленно, скорее осторожно, нежели страстно целовать.