Книга Гала и Сальвадор Дали. Любовь на холсте Времени - Софья Бенуа

В случае с политическими божками у Дали происходит нечто подобное с пресловутым: «иногда я плюю на портрет моей матери…». Мало кто видит логику в высказываниях художника, а тем более в работах, если там присутствует политика. В отличие от коллег по движению, Арагон, Элюар, Тцара, Пикассо, Бретон, Кревель уже вступили в партию коммунистов. Сальвадор Дали полностью отрицает какое-либо объединение по партийному признаку. Он слишком индивидуален, чтобы служить идее, если это не его личная идея. Неудивительно, что наибольшие трения у него происходят с Луи Арагоном, восхищенным революционными порывами и планами советских писателей. До того, как стать пламенным социалистом, Арагон пережил несколько неудачных любовных романов. Ю. Безелянский в статье «Эльза Триоле – спутница Арагона» пишет: «Эльза властвовала над Арагоном. Она сумела отвадить французского поэта и бунтаря от его двух увлечений – сюрреализма и гомосексуализма – и заставила его поклоняться новой религии – коммунизму». Женой французского поэта Луи Арагона стала Эльза Каган, эмигрантка из советской России и агент НКВД, как и ее старшая сестра Лиля Брик (удостоверение ГПУ за номером 15073), любовница Владимира Маяковского. Арагон научился сочувствовать пролетариату и презрительно отзывался о связях Дали с «денежными тузами». анатично преданный идее освобождения мира от капитализма Арагон не подозревает, что постепенно приближает всех к пониманию того, что фанатично преданный идее сюрреализма, а вернее – только себе лично – Дали останется единственным, кто был верен учению сюрреализма до конца. Потому как только Дали был логичен в своей непредсказуемости, мятежности, в своих фантазиях и безумствах.

Сальвадор Дали полностью отрицает какое-либо объединение по партийному признаку. Фото Филиппа Халсмана. 1954 г.

А все потому, что у него уже был Бог, не нуждающийся в других небожителях, и Бог его звался Гала Градива, а иногда – Святая Елена, Елена Троянская, а еще – Галатея Безмятежная. Которой не нужны лидеры и пророки, она интуитивно знает цену всем этим пророкам, опорочившим ее Отечество. Так чем лучше другие? Доминик Бона рассказывает нам о встречах Гала с подругами своего детства – сестрами Цветаевыми, оказавшимися в Париже, в вынужденной эмиграции. «В Париже Гала встретилась с Мариной Цветаевой, подругой-поэтом, которую она посещала во времена своей московской жизни и чей дом тогда был настолько роскошней и престижней, чем ее собственный… Марина Цветаева в парижской ссылке: ее муж Сергей Эфрон, офицер Белой армии, вынужден был убежать из страны еще в 1918 году; Марина присоединилась к нему как только смогла, в 1922 году, вместе с маленькой дочкой. Марина бедна – более чем бедна: она обнищала. Во Франции она пишет стихи на русском языке и не хочет посещать никого, кроме своих вынужденных находиться во Франции соотечественников. Единственное, что даёт ей силы, ее единственное сокровище – возможность говорить на родном языке. Марина с трудом узнала Гала в парижанке, пригласившей ее на встречу в кафе сюрреалистов. Ее младшая сестра Анастасия (Ася), ровесница Гала, тоже приехала в Париж; она смогла обнять свою подругу детства, поговорить с ней немного, подивиться ее элегантности и ее связям, но она вскоре вернулась на родину – так было угодно Истории. В противоположность Марине, которая покинула Советский Союз с душевными ранами, нищая и напуганная, и боится туда возвращаться, Ася верит, что призвана исполнить определенную роль в жизни своей страны. Ася расскажет об этом намного позже. Став очень старой женщиной, она напишет «Воспоминания». В Гала не осталось ничего от прежней девочки, она перестала понимать своих русских подруг. Революция разделила их. Гала стала иностранкой. Можно быть уверенным, что вид этих двух женщин, перенесших лишения, истерзанных годами красного режима, а потом захваченных им, не воодушевил Гала на то, чтобы присоединиться к лагерю коммунистов. Она не увидится больше ни с Анастасией, ни с Мариной – Марина вернется все же в свою страну и погибнет там, никому ненужная».

Гала многое видит, многое знает, и потому она верит только в одного пророка – в своего возлюбленного, в сумасбродного гения Дали. И он, учась жить у этой женщины, также презрительно, с насмешкой относится к мировым лидерам, мировым беснующимся пророкам, желающим поделить мир на красное и черное.

Глава 27

«Я буквально бредил Гитлером, который являлся мне в образе женщины»

В 30‑е годы XX века Дали участвует в сумасшедших акциях, каковыми их делает концепция сюрреализма. В то время как одни мечтают о призрачной свободе мира и прибегают к конкретным образам в своем творчестве, Дали совершенствуется в сюрреализме. Он изобретает сотни ненужных предметов, являющихся тем не менее, вещицами от искусства. Разве представителю пролетариата понадобится ванна без ванны, или он захочет иметь нож с зеркальцем, чтобы смотреться в него, произнося пламенные речи? Или, может, рабочий станет ездить на машине и ему понадобятся калейдоскопические очки, чтоб надевать их, когда он будет следовать по кварталам бедняков? Но прежде, чем работяге понадобятся упомянутые очки, его жена сможет покрасоваться перед товарками со специальными грудями, сконструированными для того, чтобы носить их на спине…

Именно эти и многие другие вещи, являющиеся на самом деле псевдовещами, делают небольшую группу сюрреалистов известной во многих странах, в том числе и в Америке. Стиль поведения и творчество, присущее Дали, становятся модным, его вещицы пользуются спросом. Таким образом, далекий и близкий мир, знающий о существовании Дали, делится на два лагеря: принимающий коммунизм и принимающих сюрреализм.

Справедливости ради стоит упомянуть, что были предприняты попытки доказать родственность двух идей и даже их единство; Андре Бретон выступает, убежденно доказывая слушателям, что и сюрреализм и коммунизм идут к одной цели – уничтожению буржуазии и буржуазной модели общества.

Несмотря на то, что Дали подписался под заявлением о солидарности с Бретоном, которого Р. Деснос в «Третьем манифесте сюрреалистов» обвинил в стремлении подать это движение сквозь призму оккультизма (интересно, как оккультизм вяжется с материализмом, проповедуемом большевиками?), сам Бретон вскоре выступает с обвинениями Сальвадора Дали в социальном равнодушии. Он упрекает художника в том, что тот в час великих перемен, ожидаемых в скором будущем, не хочет участвовать в процессах обновления общества, а занимается только самим собой. Мир революционных изменений, мир, требующий конкретики, не мог смириться с существованием потрясающе ненужных вещей, концепций и взглядов, которые были характерны творчеству Дали. Конфликт между ним и остальными сюрреалистами близится к логическому завершению.

Единственной и самой постоянной его почитательницей по-прежнему оставалась Гала. Их общий мир, который время от времени будоражили выходки Сальвадора, все более и более цементировался. Игры и склоки, безумства и прозрения, выносимые из этого семейного мира вовне, раздражали, притягивали, взрывали любопытное общество. А вместе с этим укреплялся маленький любовный круг.