Книга Унесенные войной - Кристиан Синьол

Вот уже три года они по-настоящему занимались своей профессией, преподавали детям так, как их учили в педагогическом университете, а точнее, как велело им сердце. За эти годы случилось много событий. В тысяча девятьсот сорок шестом родился их первый ребенок — сын Пьер. Матильда рожала дома, в присутствии только одного врача и повитухи — Тюль был далеко, да и принято было в этих краях рожать в таких почти первобытных условиях.

К счастью, все закончилось хорошо и Матильда смогла отдохнуть во время летних каникул, которые они провели в Усселе и Пюльубьере. Матильда сильно уставала, ведь кроме ухода за своим ребенком ей приходилось преподавать тридцати ученикам подготовительного класса в кабинете рядом с классом Шарля. Школа находилась в двухэтажном здании мэрии. В главном корпусе располагалась канцелярия мэра и квартира учителей. Удобств практически не было, если не считать туалета на первом этаже, но и это уже было большим комфортом — на предыдущем месте работы Шарлю и Матильде приходилось пользоваться с учениками одним туалетом во дворе школы. В течение дня Матильда несколько раз поднималась в свою комнату, чтобы проверить, как дела у малыша, с которым, всего за несколько франков, нянчилась старуха, жившая недалеко от церкви.

В этом скучном, затерянном среди лесистых холмов городишке не было никаких развлечений, но Шарль и Матильда к этому привыкли. Руки Шарля, изувеченные в гестапо, постепенно почти полностью обрели былую ловкость. Их сын рос, как и полагается детям, без особых проблем. Шарль, по традиции, занимал должность секретаря мэра, что позволило супругам оплачивать услуги няни, которую звали Евгения. От городской площади узкие извилистые улицы расходились в разных направлениях: на Тюль, на Эглетон, на Аржантан. Зимы были снежные, несмотря на то что Ла-Рош находился не так высоко, как Пюльубьер, и иногда казался вымершим и неприступным для жителей равнин.

Но Матильда и Шарль были счастливы. Они сохранили в памяти ужасы войны, и в сравнении с ними десятки внимательных детских лиц, глядящих на них из-за парт, наполняли их оптимизмом и радостью. Они любили запах загорающейся бумаги, которой разжигали хворост в печи, и Шарль часто оставлял дверцу немного приоткрытой, чтобы этот запах смешался с запахом мела, чернил и парт. Затем Шарль проверял тетради, сидя в своем еще пустующем «дворце», потом поднимался наверх, чтобы приготовить Матильде кофе. Он одевался и шел к сыну, чтобы дать жене одеться. Беременность совершенно не испортила ее фигуру: Матильда была все такой же стройной, а усталость можно было прочесть только в глазах, слегка потерявших блеск, но Шарль не обращал на это внимания. Борьба, которую они вели вместе во время войны, связала их сильнее, чем любые другие узы.

Утром, дожидаясь начала урока, Шарль пролистывал книги для средних классов, обернутые синей бумагой: литература, история, география, арифметика, наглядные материалы. Он поискал тему сочинения для четвертого класса, перечитал урок истории для третьеклашек. Была среда, и с неба срывался первый ноябрьский снежок. На следующий день, в четверг, Шарль должен будет первую половину дня посвятить работе в мэрии, а после обеда заняться библиотекой, которую терпеливо собирал и переплетал собственными руками.

Слышно было, как в класс на первом этаже заходили ученики.

— Я спускаюсь, — сказал Шарль Матильде. — Уже без четверти девять.

Во дворе его встретил порыв холодного ветра, и Шарль с сожалением отметил, что большинство детей опять были одеты не по погоде. Некоторые дрожали от холода, и Шарль завел их в класс, где они обступили растопленную печь. В восемь пятьдесят он позвонил в колокол, висевший во дворе, призывая опаздывавших поторопиться. Среди них были братья Шовиня — три бедных мальчугана, одетых в лохмотья. Они жили в лесном доме с отцом-лесорубом и матерью-инвалидом. Шарль пытался привить им любовь к чистоте, а ребята отчаянно старались быть достойными своего учителя. Для них это было невероятно тяжело. Каждое утро они умывались в фонтанчике у входа в Ла-Рош, но внешний вид их все равно был жалок: на рубахах не хватало пуговиц, куртки из грубой шерсти были в дырах. Штаны, забрызганные дорожной грязью и навозом из конюшни, были залатаны сзади и на коленях.

И братья Шовиня были такие не одни — на заброшенных фермах этого плато царила бедность, а местами и нищета. И если в институте преподавателей учили, как искоренять невежество, то никто никогда не рассказывал им, как бороться с бедностью.

Шарль и Матильда должны были учиться сами. Но как обучать детей правилам гигиены, если большинство родителей не могли позволить себе купить мыло? Как научить школьников не пачкать одежду, если у многих не было других вещей, кроме тех, что на них? По вечерам, возвратившись из школы, им нужно было помогать родителям в конюшнях, сараях или в поле. Дети старались как могли, но оставаться опрятными было выше их сил. И уроки гигиены по утрам казались Шарлю смехотворными и ненужными.

Ему больше нравилось начинать день с урока морали — на таких уроках дети часто неожиданно давали блестящие ответы, их живым умам были свойственны яркие вспышки. Главное препятствие для таких проблесков представляли правила, навязанные ежедневными обязанностями, в частности тем, что их родителям необходимо было кормить семью в ущерб любым другим приоритетам. Остальное считалось роскошью: эти люди давно перестали задумываться или задавать себе вопросы о чем-либо, помимо удовлетворения своих насущных потребностей.

Некоторые дети, не имеющие возможности вернуться домой в обед из-за отдаленности их дома от школы, утоляли голод только куском хлеба или яблоком. С первой зимы в Ла-Рош Шарль с Матильдой с помощью Эжена готовили хлебный суп и разливали его по детским тарелкам, которые так часто бывали пустыми. Хозяин предостерег учителей против этого занятия, сказав, что родители могут плохо это воспринять, но Шарль и Матильда пренебрегли предупреждением. Важнее всего, чтобы ученики согрели себя чем-нибудь горячим. А потом, согретые и удовлетворившие запросы желудков, они внимательнее относились к учебе.

Шарлю нравились утренние диктанты по текстам, тщательно подобранным в книгах его любимых авторов: Луи Гийу, Луи Перго, Жана Геено и многих других, чьи книги он сам любил читать, когда наступал вечер. Так класс становился особым местом, защищенным от превратностей внешнего мира, и Шарль чувствовал, что несет ответственность за будущее своих учеников, за их судьбы. Он медленно диктовал, правильно расставляя паузы, отчетливо произнося каждый слог:

«Поскольку сестры, все взрослее меня, были в школе на занятиях, большую часть дня я проводил наедине с матерью. Занимаясь рукоделием, она развлекала меня историями о кузене из Парижа или о кораблекрушении нашего дядюшки возле Мадагаскара…»

Шарль отрывался на время от Луи Гийу и, пользуясь возможностью, переходил к уроку географии, а потом продолжал диктант, перехватывая взгляды, останавливаясь за согнувшимися спинами сосредоточенных учеников, повторяя плохо услышанные слоги, делая ударение на трудных словах.

Самым любимым занятием было написать на доске стихотворение, затем объяснить его и выучить всем классом. Для таких случаев Шарль выбирал произведения, которые больше всего любил в детском возрасте, и ему казалось тогда, что он возвращается в Сен-Винсен, в школу, очень напоминающую вот эту, и жизнь как будто замыкалась сама на себе в идеальный круг. Эмиль Верхарн, Андре Шенье, Поль Арен, Жан Ришпан, Марсели Десборд-Вальмор или Теофиль Готье чередовались каждую неделю по его выбору: