Книга Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья - Вивиан Шока

– Вы еще слабы. Вам нужно отдыхать.

Еще бы. Медсестра уходит.

И в теле Бланш вновь бьют барабаны, бьют изо всех сил, со вчерашней хандрой и сегодняшним горем, и этот бой разбивает ее сердце, забрасывая вопросами: возможно ли хоть раз в жизни ощутить настоящую близость с кем-то? И как узнать, что это именно близость? Как ее заслужить, получить, сохранить и при этом не потерять себя? Почему об этом чувстве близости говорить тяжелее всего – потому что непременно боишься, что оно тут же ускользнет, исчезнет? И что означает быть близкими, возможно, в некоторых случаях это просто… голод? И тогда достаточно одного нежного прикосновения? Разве близость измеряется испытанным удовольствием? Почему с тех пор, как она проснулась в этой постели, в глубине души, несмотря на тоску по ним, она тайком думает лишь о нем? Разве можно искренне желать мужчину, которого едва знаешь? Почему без него я еще способна продолжать дышать?

И потом возвращается эта волна, которая заставляет ее сменить курс, утягивает ее с собой, как отлив: неужели нескольких скудных воспоминаний достаточно для того, чтобы любить отца всю жизнь, отчаянно желать, чтобы он жил, несмотря ни на что? Разве образы, отказывающиеся покидать память, позволяют простить того, кто так провинился, но был рядом, когда ты родилась? Можно ли быть по-настоящему счастливой, отказавшись от своих корней? И наконец, в каком возрасте молодые должны заботиться о пожилых? Если никто не будет обо мне заботиться, смогу ли я продолжать ходить?

Вот уже несколько дней все эти вопросы нагромождаются в ее голове, тысячи вопросов. Они ее изматывают. Она не находит на них ответов. Они возникают снова и снова, в разных вариациях. Бланш не знает, что делать со своими вопросами.

Что менее опасно?

Вспоминать? Забыть?

Что более жестоко?[31]

Однажды утром в палату входит новая медсестра.

– Я стажерка, как вы себя чувствуете? Это принесли для вас. Наверное, ваши вещи. Как вы обходились все это время без своих вещей?

Кто-то другой, нетерпеливый больной, позвонил стажерке, дверь хлопнула, послышались торопливые шаги. Синий чемодан остался лежать на больничной койке.

Замки явно кто-то открыл. Влажные глаза Бланш округляются. Она чувствует, как в ее горле раздувается грейпфрут. Тело под ночной рубашкой покрывается потом. Бланш зябнет, ей кажется, она сейчас расколется надвое, и грейпфрут вылетит наружу. Она боится, что может этого не выдержать. Конца тайны. Распотрошенного багажа. Кто-то открыл замки. У нее не осталось пути для отступления.

Из внешнего кармана, в качестве аптечки первой помощи, выглядывает конверт. Нежно-розового цвета, с аккуратной наклонной надписью. «Для Бланш».

Она вскрывает его дрожащим указательным пальцем. Знакомый аромат, «Сумерки» от «Герлэн», единственное лекарство, которое ей нужно. Бланш жадно читает, она глотает строки, еще не зная, что еще целая стопка писем в конвертах ждет, чтобы рассказать ей об одной жизни. О том, что только любовь есть жизнь. И только любовь дает силы жить. Что происходит с любовью, когда она пожирает жизнь? Бланш подавляет эти вопросы и читает вслух:

Бланш,

теперь, с некоторой церемонностью, мы тебе передаем твой синий чемодан через подкупленных сотрудников больницы, которые в итоге услышали нашу просьбу. Этот чемодан находился с нами в грузовике. С первой минуты поездки. Ты принесла его на занятие творческой мастерской в тот день, когда читала нам поэму Превера, поэму твоей матери об уходе твоего отца. Ты хотя бы помнишь, что принесла его? Когда усыпили тебя при помощи смеси снотворного, украденного у Переса, этого старого пройдохи, и усадили тебя в грузовик, потому что только ты, Бланш, могла отвезти нас на кладбище, туда, где мы надеялись найти могилу Ирмы, мы взяли с собой твой чемодан. Первой об этом подумала Од. Она устроила свой цирк, затопала ногами, защелкала челюстями, пока мы не поняли, что нам обязательно нужно взять с собой этот предмет, поскольку он больше не мог быть от тебя далеко. Ты сделала свой выбор, принеся его на занятие мастерской…

Итак, вот твой чемодан. Он спокойно ждал в задней части грузовика, когда его возьмут. У месье Эрналя были ключи. Он отдал их нам без слов. Он очарователен и прекрасно воспитан. Мы колебались, спорили, голосовали… Да, мы даже проголосовали – и в итоге открыли замки, потому что, хорошенько поразмыслив, пришли к выводу, что так облегчим тебе задачу. Что касается остального, Бланш, мы бы сейчас с удовольствием оказались рядом с тобой. Чтобы открыть чемодан вместе. Разумеется, Перес нам этого не позволил. Отныне за нами хвостом ходят вереницы надзирателей, которые следят за нами и бьют тревогу, как только кто-то из нас пошевелится. Все это нас, скорее, веселит. Как бы то ни было, мы бы хотели быть сейчас с тобой.

Знаешь, что я скажу тебе, дочка? Представь, что мы сидим вокруг тебя. Разговаривай с нами, доставая одну вещь за другой. Но только не слишком быстро, иначе мы не будем успевать. Осторожно бери в руки то, что лежит в чемодане. Разворачивай. Рассматривай. Ощущай. Мы здесь, мы видим, слышим, касаемся этого вместе с тобой. Мы твои глаза, твои руки, твои уши. И не забывай, Бланш, что это всего лишь прошлое, следы которого ты будешь хранить или оттолкнешь от себя одним движением руки. Жизнь за твоими плечами. Поверь нам: жизнь за плечами не мешает двигаться дальше. До самого конца мы идем вперед. Ты убедила нас в этом. А теперь распахни настежь свой чемодан. Посмотри. И иди дальше. Выздоравливай и приезжай нас проведать. Я тебе говорила, что мой переезд отменился? Мои дочери ворчат – да, они смеют! Зато Станислас рад безмерно.

Рене и твои старательные ученики, с любовью.

Придвинуть чемодан ближе. Преодолеть препятствие в виде шероховатого пластика, холодного, неприятного на ощупь. Сделать вид, что в этом нет ничего особенного – откинуть крышку чемодана и не вздрогнуть при звуке сработавшего механизма. Взять в руки первый попавшийся предмет. Развернуть. Это дамский костюм. Бланш поражена: она ожидала увидеть костюм, но мужской, табакерку, фляжку для виски, любые атрибуты мужчины, самозванца, любовника, ставшего единственным ценным человеком в жизни ее матери. Перед ней костюм из необычайно мягкого трикотажа, наверное, кашемира, темной расцветки, в красновато-коричневую клетку. Изящные линии, повторяющие силуэт тела, юбка выше колена. Под костюмом Бланш обнаруживает книгу. Это толстый, квадратной формы каталог живописи: «Бальтюс»[32]. На помятой обложке – позирующая на улице девушка, которая касается подбородка большим и указательным пальцами, близкая и одновременно далекая, с наполовину прикрытыми глазами, в темной юбке и ярко-желтой блузке, словно кусочек солнца на смуглом теле. По улице уходит мужчина, он изображен со спины, с длинным французским батоном в руке. Тщедушный белый пес обнюхивает землю. Три одиноких персонажа, собранных на одной странице. Бланш зачарованно смотрит на них. У нее возникает ощущение, что она стала свидетелем несостоявшейся встречи. Несмотря на спокойную походку удаляющегося мужчины, левая пятка которого приподнята, несмотря на невзрачность тонколапого пса со склоненной головой, несмотря на эту видимость повседневности, девушка – она еще ребенок? – является центром этой сцены. На ее лице лежит печать разлуки. Бланш открывает каталог, читает сначала: «Пассаж дю Коммерс-Сент-Андре, фрагмент». Затем: «Национальный центр искусства и культуры имени Жоржа Помпиду, Государственный музей современного искусства, Париж, январь 1984 года». Элен, ее мать, никогда не разговаривала с ней об искусстве, или… она просто не помнит. Из чемодана Бланш также достает толстый пуловер, синевато-серый, шерстяной шарф с помпонами и черное приталенное пальто, простое и элегантное. Наконец в ее руке оказывается стопка писем, все они сложены втрое. Бланш раскладывает их на кровати, как карты. Одно, два, три, пять… одиннадцать. Сверху вниз, слева направо. Она разворачивает одно за другим. И читает вслух, монотонным голосом, читает одно за другим, не в силах остановиться.