Книга "А существует ли любовь?" - спрашивают пожарники - Эдвард Радзинский

Наташа. Вы тоже без отца?

Евдокимов. Тоже. (Хочет пододвинуть стул к ней.)

Наташа. Вы сидите там, ладно? (Чтобы что-то сказать.) А я хочу купить себе мотороллер и черные перчатки. Вот буду носиться по городу… Глупость, конечно, но все-таки мечта.

Евдокимов. Да… Поэтому давайте договоримся. Это будет ваша зона. (Жест на ее стул.) А вот здесь – моя… А здесь будет проходить условная граница, и я не буду переходить эту границу. Так будет безопаснее. Идет?

Сразу наступило какое-то облегчение. Будто это заявление решало все вопросы.

Наташа(очень радостно). Идет.

Евдокимов. Скоро позвонят.

Наташа. Спать хочется ужасно. Мне осталось до самолета…

Евдокимов(перебивая). Давайте поставим кофе.

Наташа. Давайте!

Евдокимов. У меня есть потрясающая кофеварка. Я ее сам сконструировал. Это лучшая кофеварка в СССР. (Идет в угол комнаты.)

Жужжание кофемолки.

Вы не сидите как именинница, вы ставьте чашки.

Наташа. Где чашки?

Евдокимов. На потолке, наверное.

Наташа(снимает плащ, хозяйственно вынимает из буфета чашки, расставляет на столе). Мы сейчас похожи на столетних супругов. Вам снятся сны?

Евдокимов. Нет.

Кофемолка затихла, потом опять пошла.

Наташа(доставая ложки). А мне снятся каждую ночь. Вы не улыбайтесь. Очень пророческие сны. Однажды я с Котиком… это так моего старшего брата зовут… купила облигацию. Больше для юморочка… И вот мне приснилось: плывет корабль, а на мачте у него наша облигация. Представьте, мы выиграли.

Он подходит к ней сзади.

А еще… Что вы там стоите?.. Мне часто снится такой сон: ночь. Поле. Какой-то кол. Почему-то каска. Она звонит на колу от ветра. Как колокол.

Он вдруг резко обнял ее.

(Вырвалась.) Ну не надо… Ну оставьте… Ну! Не надо же!

Он попытался ее поцеловать, но она вырвалась, оцарапав ему щеку. Он отступил.

Успокоились?

Евдокимов. Да.

Наташа(почти грубо). Все?

Евдокимов. Да.

Пауза.

Вы поймите…

Наташа. Не надо!

Евдокимов. Я хотел…

Наташа(грубо). Да не надо! Все ясно! «Потянуло на любовь», как говорят в Аэрофлоте.

Молчание.

Евдокимов. В каком-то Аэрофлоте…

Наташа. Смешно. С той минуты как вы появились, я подумала: какой одухотворенный товарищ. Вообще, вы мне здорово прожгли обшивочку. Я думала, вы… А вы… А!

Евдокимов. Ерунда. Ведь ты хотела, чтобы я тебя поцеловал! Хотела?

Наташа. Не так! Понимаешь?!

Он сидит какой-то растерянный. Почти жалкий.

(Искоса взглянула на него, и в ней проснулась жалость, которой так боятся женщины; примирительно.) Какой вы… взъерошенный сейчас.

Евдокимов. «Одухотворенный»… «взъерошенный»… У тебя жуткий лексикон.

Наташа. Ну вот. И смех глуповатый, и лексикон… Все плохо. А вообще, я люблю, когда меня ругают… Я вас здорово оцарапала?

Евдокимов. Прилично.

Наташа. У меня есть духи. Вы продезинфицируйте.

Евдокимов. Это только когда кошки царапают, нужно дезинфицировать.

Наташа. Ну вот, я уже кошка. При чем тут кошка?

Евдокимов. Ладно, успокоились. (Презрительно.) Хватит об этом. Я вас больше никогда в жизни не буду целовать.

Наташа. Ну и хорошо.

Молчание.

Не будете?

Молчание.

Вообще не будете?

Молчание.

Телефон что-то не звонит… Вы сейчас совсем как обиженный мальчик. Вот таким вы мне нравитесь… Вы обиделись?

Молчание.

(Милостиво.) Ну, хорошо… Ну поцелуйте меня, если вам это так нужно…

Евдокимов. Ханжа и трусиха.

Наташа. Ну, ладно уж, поцелуйте.

Евдокимов. Я сказал!

Наташа. Тогда я сама вас поцелую.

Евдокимов. Я не хочу.

Наташа. А когда я не хотела…

Она не доканчивает фразы, потому что он поцеловал ее. Это очень долгий поцелуй, оттого что оба боятся тех слов, которые нужно говорить после этого поцелуя. Потом она только махнула рукой и сказала свое «А!». В затемнении звонок телефона. Телефон звонит безостановочно. И затихает.

Шестой этаж большого дома. Раскрытое окно квартиры Евдокимова. За окном слышны голоса –Его и Ее.

Она. Качается фонарь.

Он. Ветер.

Она. Я не могу объяснить. Я все понимаю и ничего не могу объяснить. Как собака. (Смех.) Кошка, собака… (Смех, и вдруг скороговоркой, как заклинание.) Я люблю тебя… люблю, люблю… (Тревожно.) Ты меня любишь?

Он. Да.

Она. Молчи! (Мстительно.) А ты всем предлагал конфеты и чертил границу?

Он. Не говори пошлостей.

Она. Я, конечно, понимаю… Но все это гадко! Гадко!

Молчание. Слышны шаги на улице…

Она. А знаешь, жалко, что кончилось детство. Это все-таки самое лучшее. (Смеется.) Странно. Я вот откалываю какие-то дикие номера. Но это самый дикий. Моя мама мне всегда говорит: «Худая, худой и останешься. Потому что злая и сумасшедшая».

Он. Тебе попадет, что ты не вернулась?

Она. О какой чепухе мы говорим. Разве об этом надо сейчас говорить!

Молчание. Опять кто-то прошел… Слышны шаги на улице.

Он. Кому ты несла вчера букет?

Она. Цветочки, да? (Засмеялась.) Одной личности. Мы с ним живем в одном доме. Он был «моя первая любовь». Все уже давно кончилось, а я всегда посылаю ему цветы в день рождения. И он не знает, от кого. (Засмеялась.) Ловко? (Вдруг встревожено, как заклинание.) Я люблю тебя, люблю, люблю. А ты меня любишь?

Он. Знаешь, не надо все время говорить это слово. Надо быть сдержанной.

Молчание.