Книга Призрак Адора - Том Шервуд

И тут Мэри Бигль уронила нож.

– Гость к нам идёт, – весело сказала Алис. – Что там, нож или вилка? Нож? Значит, мужчина.

Раздались какие-то возгласы, вопросики, уточнения, шутки, все потянулись к жаровне с буканом и столику, и никто не обратил внимания на то, что Бэнсон, как-то изменившись в лице, незаметно вышел из залы. Я увидел, но значения не придал.

– Простите, – послышался тихий и трепетный голос, я взглянул, мелькнула понятная нам обоим пауза, дважды всплеснули ресницы – густые, чёрные, длинные, – и после паузы – вызвавшее её словечко: – милорд , простите, если вам трудно двигать рукой… нельзя ли мне вас покормить?..

Рёв и грохот раздались внизу, на первом этаже. И тут же – гулкий звук выстрела. Затем ударила дверь, и по дорожной брусчатке рванулась взявшая в галоп лошадь.

Мы оцепенели. Но после секундного замешательства матросы, выхватывая клинки, бросились к дверям, – и замерли. Снизу, по лестнице, вверх летели звуки стремительных тяжких прыжков. Хрястнула дверь о стену, пронёсся, сбив на пол Робертсона и Готлиба, неузнаваемый Бэнсон. Воплощение тьмы и ярости. На правой стороне его лица, под глазом, топорщился клочьями белой кожи кровавый бугор с чёрным пузырём в центре. Бэнсон подскочил к футляру, рванул замки. Выхватив арбалет, он выдернул из гнезда один болт – и, развернувшись боком, прыгнул в окно! В окно, сквозь раму и стёкла!

Неведомая сила подняла меня с кресла и пронесла вслед за ним, через всю залу. Я перегнулся через подоконник. Под животом хрустнули осколки стекла. Бэнсон вогнал носок левой ноги в стремя упёртого в землю арбалета, на миг как-то задумчиво замер, вздохнул – и одним движением вытянул тетиву на боевой взвод. Бросил в жёлоб болт, вскинул руку с арбалетом – без плечевого упора, словно пистолет, – и нажал скобу. В один коротенький гук слились щелчок механизма и свист вспоровшей воздух тетивы. Из темноты улицы, сквозь грохот копыт далёкой уже лошади, донёсся короткий шлепок – как будто на покрытую тканью сковороду упала горошина. Лошадь замедлила бег, всхрапнула и встала. Бэнсон бросился к ней. Сверху я увидел, как распахивается дверь и вслед за ним бегут Каталука и Готлиб. А где Робертсон?

Я оглянулся. Робертсона поднимали с пола. Он, мотая головой, с трудом приходил в себя.

– Луис, Генри! – вскричал я, машинально смахивая прилипшие к покрывшейся испариной коже живота осколки стекла. – Охраняйте женщин! Нох, возьми ещё болт и свечу – и вниз, скорее!

У дверей стояла Эвелин. Не просто стояла. Она протягивала мне Крысу, – так, как надо, рукояткой вперёд, – так, чтобы можно было схватить на бегу, не глядя.

Подёрнулись болью нога и плечо. Проклятое тело! Неженка! Цепляясь за перила, я свалился по лестнице вниз. В холле, у дверей, – два мёртвых тела. Матросы, что охраняли дверь и первый этаж. У одного и у другого в спине под левой лопаткой – рукоятки вонзённых ножей. Рядом – о, Господи! – железный бочонок. Из запального отверстия торчит короткий фитиль. Рядом – зажжённая лампа.

– О, Господи! – произнёс потрясённый Нох, поднимая над головой свечу.

Распахнулась дверь. Ввалились Готлиб и Бэнсон. Внесли длинный, изогнутый нож. Втащили недвижимое, вялое тело. Чёрная маска. Атласные малиновые штаны. Края штанин стянуты верёвочками на щиколотках. Босые, жёлтые, в чёрных мозолях, ступни. Бэнсон швырнул тело на пол, наклонился, капая кровью, рванул плащ. Под ним оказался металлический кованый панцирь. В спине – круглое тёмное отверстие. Легко, как утопленного котёнка, Носорог перевалил труп на спину. Из груди, пробив изнутри панцирь, торчал вышедший наполовину болт.

– Алле хагель! – раздался рядом злой и отчаянный голос.

Робертсон. Стоит, смотрит. Что-то держит в руках. Вот поднял лицо, протянул Бэнсону его щит с пистолетами.

– Нет! – сказал я.– Только два. Остальные возьмите себе. Где Каталука?

– Повёл лошадь в конюшню. Сейчас придёт.

– Дождитесь его и обойдите весь дом. Особенно первый этаж. Стреляйте во всё, что шевелится. Люди на улице были? (Это уже к Бэнсону.)

– Ни-о-о, – промычал он разорванным ртом.

– Это чем? – вытянул я палец к ране.

– У-я.

– Пуля? – догадался я.

Он кивнул, в воздухе метнулась цепочка кровяных капель.

– Наверх.

Мы взяли два пистолета и потопали наверх. Вот так. Нормальные вроде бы люди, никому зла не делали. Почему же нас с таким упорством всё время пытаются убить?

Зала. Тишина. Напряжённые, белые лица.

– Бэнсон! – прозвенел в тишине сердитый и звонкий голос. – Ты снова попал в историю! Горе моё!

Алис перевела дух, медленно отняла от груди руки – и упала навзничь, всем телом. Гулко стукнула о паркет и мотнулась её голова. Все бросились к ней, Бэнсон подхватил её на руки, а она уже смотрела, дышала, плакала.

– Эвелин! Эвелин! – звала со стоном она. – Перевяжи его, скорее!

– Луис, Генри! – я сунул им пистолеты. – Встаньте у окон, только не высовывайтесь.

Эвелин и Нох усадили Бэнсона на стул, осмотрели.

– Он кричал, – сообщил Нох. – И пуля влетела в открытый рот. Вышла из щеки сбоку. Выбила два зуба. Чисто выбила, с корнями. Щёку зашьём, десна заживёт через пару дней. Воздух на море целебный.

– Нет .

Голос у меня был, наверное, какой-то не такой. Все испуганно на меня посмотрели.

– Никакого моря, Бэн! (Он с тревогой взглянул на меня.) Ты останешься здесь.

– О, э-т! – промычал он, вскакивая с кресла.

– Не спорь, прошу. Такая, видно, у тебя судьба. Помнишь, как на Локке? Другого выхода нет. Я оставляю на тебя дом и две наши семьи. Охраняй их. Спаси их. Больше некому, Бэн. И не думай, что это пустяк. Ты остаёшься один. Один, я даже Ноха заберу с собой. И едем немедленно. Чем быстрее я утоплю эту нечисть, тем больше гарантий, что все будут живы. Генри, скажи Каталуке, чтобы готовил экипаж. Эвелин, дай ему опия и зашей щёку. Я сам соберусь…

Вошли Готлиб и Робертсон.

– Что?

– Никого. Чисто.

– В бочонке порох?

– Порох. Вынесли в конюшню.

Бэнсон не давал даже перевязать себя. Он помогал мне влезать в походное снаряжение, подавал ремни, оружие и всё время молящими глазами ловил мой взгляд.

– С тобой я половину силы оставляю здесь, – говорил я ему. – Если что-то случится, я напишу тебе письмо. Не обращай внимания на то, что в нём: неизвестно, под чью диктовку оно может быть написано. Главное я постараюсь сообщить чёрточками, помнишь, ты учил нас на “Дукате”? Древнее ирландское письмо, огами? Вот так. Я должен знать, что если попаду в капкан – ты меня вытащишь…

Экипаж готов. Погрузили в него страшный бочонок, мёртвых матросов, мёртвого ноженосца.