Книга Семь чудес и гробница теней - Питер Леранжис

– Может, персы читали справа налево? – предположил Касс.

Папа задумчиво склонил голову набок:

– У кого-нибудь есть предположения, что это может означать?

Я сомневался. Но перед глазами все крутились фрагменты, из которых Канавар сложил свою букву «М». Что-то здесь было не так.

– Торквин, – сказал я, – дай мне, пожалуйста, камни Канавара – все.

– Смею заметить, сей вопрос стоит адресовать непосредственному владельцу камней, – заметил Канавар, – который рисковал жизнью, чтобы добыть их.

– Вы позволите, доктор Канавар? – попросил я.

Канавар с триумфальной улыбкой вскинул голову:

– У вас есть мое позволение.

Торквин вытащил из своего рюкзака камни и передал мне. Я выложил их перед собой, отделяя светлые от темных. Затем, отодвинув новые, я начал складывать старые.

– М-м, позволю себе напомнить, – сказал Канавар, – о потребности в оставленных вами камнях. Ибо они были лично вырезаны моей скромной персоной, дабы восстановить историческую букву «М»…

Установив последний фрагмент, я улыбнулся:

– Это никакая не буква «М».

– Это семерка! – воскликнул Касс. – Я был прав – эти штуки никак не могли складываться в букву «М»! Да-а!

Я услышал слабый возглас профессора Бегада:

– Умница!

Глаза Канавара, казалось, увеличились вдвое.

– Что ж, полагаю… сей вариант имеет место быть…

– Вырезанная в камне семерка… – Глаза папы скользнули по плоской табличке, которую я только что собрал. – И еще одна семерка – точно такого же размера, но выступающая. Ты думаешь о том же, о чем и я?

– Похоже на то. – Один за другим я сложил на плиту найденные Канаваром камни в перевернутом виде, повторяя узор.

Стоило мне опустить последний, девятый фрагмент пазла, как мое тело задрожало.

Папа схватил меня за руку:

– Что это? Песня гептококкуса?

– Гептакиклоса, – поправил я. – Да. Это она.

Вибрации пронизывали меня всего, начиная от головы и заканчивая пальцами на ногах.

Эли покачала головой:

– Это не Песня, Джек…

До моего слуха донесся плеск сорвавшихся с обрыва в море камней. Лицо Эли расплывалось, а мои колени будто превратились в желе, как если бы я стоял в едущем поезде или на доске для серфинга.

Она была права. Происходило что-то намного значительнее нахождения локулуса.

Началось землетрясение.

Глава 23

Необъяснимо с точки зрения науки

Плита – собранный из фрагментов барельеф и уложенные на него камни – запрыгала на земле. В щелях между обломками скрипел песок, а сами щели начали испускать свет, будто лучи солнца, прорезающие облака.

– Это… все из-за этой штуки! – заорал я. – Разделите ее! Разделите семерки!

Торквин уже был у плиты и пытался просунуть свои толстые пальцы в щели. Мы с Кассом и Эли бросились ему на помощь.

– Что вы делаете? – крикнул папа.

– Хотим остановить землетрясение! – ответил я.

– Остановить землетрясение?! – поразился он.

Бесполезно. Фрагменты камня накрепко сцепились, словно смазанные клеем. Торквин пыхтел и натужно фыркал, брызжа слюной на плиту. Вскоре я почувствовал, как она оторвалась от земли. Решив, что ее поднял Торквин, я продолжал упрямо тянуть ее в сторону в попытке отделить хотя бы часть.

– Опусти ее! – закричала Эли. – Так не выходит!

– Она не опускается! – проворчал Торквин.

Плита начала преобразовываться прямо на глазах. Обломанные края сами собой восстановились, выпрямились, сформировав ровный квадрат. Камень сгладился и с каждой секундой нагревался все сильнее.

Я выпустил плиту. Обрыв и море расплывались, будто некто завесил их серой марлей. Потеряв равновесие, я завалился на спину, и в этот момент из плиты во все стороны вырвались, заполняя все пространство вокруг нас, бесчисленные струйки серой плазмы.

– Отойдите от нее! – заорал я.

Касс и Эли тут же отпрыгнули от плиты. Торквин продержался секунду дольше, но и он с воплем боли отскочил в сторону.

Перед нами начала формироваться стена – не твердая, не жидкая и не газообразная, а нечто среднее. Ее формы колебались и перемешивались, медленно застывая, принимая форму колонн, статуй и барельефов. В центре всего этого висела плита с соединенными семерками. Она поднялась над землей, уже став мне по грудь, в виде центра арочной мраморной двери, на поверхности которой были вырезаны змеи, лошади и быки. С обеих сторон, словно часовые на карауле, выстроились ряды массивных мраморных колонн.

Стены прогремели, наполнив пространство между собой глухим эхом. Над колоннами, торцом к нам, выросла треугольная секция с барельефом колесницы с четырьмя лошадьми. Мне пришлось задрать голову, чтобы разглядеть поверх колесницы две человеческие фигуры, перетекавшие и пузырящиеся, как расплавленный металл, прежде чем затвердеть в изображении мужчины и женщины.

Земля содрогнулась, и я упал спиной на папу.

– Что здесь, черт побери, творится?! – воскликнул он.

Теперь все это сооружение с колоннами начало подниматься на толстом, выложенном камнями постаменте шириной с городской квартал. Под первым постаментом начал формироваться второй, еще шире и толще, затем третий, пока величественное мраморное здание не утвердилось наверху целого многослойного торта из камня. С каждого уровня на нас сверху вниз смотрели статуи – суровые фигуры в мантиях, важные кони и лесные звери. Наконец в стене прямо перед нами появился громадный арочный проход, от которого к земле, подняв клубы пыли, побежал ряд ступеней.

Касс, Эли, Торквин, папа и я, кашляя, отвернулись.

– Хи-хи-хи! – послышался из-за пыльного облака басовитый смех.

– Это не… обман зрения… – выговорил папа между приступами кашля. – Это необъяснимо с точки зрения науки!

– Точно, необъяснимо, – согласился я.

Касс с трудом сглотнул:

– А я надеялся на обратное.

– Ха-а-а! – Когда воздух вокруг нас слегка очистился, я разглядел крошечную сухопарую фигуру Канавара, в восторге кружащего в каком-то диком танце посреди клубов пыли, кашляющего и смеющегося. – Семерка… – Канавар, пошатываясь на своих кривых ногах, направился к входу. – Клянусь колесницей Мавсола, сие была не «М», а семерка! Хи! Хи-хи-хи! Мы подняли Галикарнасский мавзолей из самой земли! Меня ждет слава! Забронируйте мне билет на самолет до Швеции за моей Нобелевской премией! О, труля-ля-ля, ха-ха! Счастье переполняет меня! Я парю!

Подтанцовывая и взмахивая руками, он прыгнул на ступени. Мавзолей возвышался над ним, и на фоне такой громадины ученый казался совсем крошкой.