Книга Лавина любви - Ноэль Бейтс

Мэтт принялся умело манипулировать со сложной машиной. Спустя несколько минут он передал ей чашку дымящегося кофе со взбитой молочной пенкой сверху.

Потом он разложил на столе чертежи. Кухонный стол был сделан из прочного черного дерева. Его окружали шесть металлических стульев с высокими сиденьями. Джинджер скептически взирала на это великолепие.

Мэтт придвинул себе стул и сел. Его большая рука поглаживала чашку с кофе.

— Все это совершенно бессмысленно, — медленно проговорила Джинджер, садясь рядом с ним. Легкое опьянение выветрилось у нее из головы в ту минуту, когда они вышли из ресторана и садились в машину, и теперь голова ее была ясной и свежей. К ней вернулась подозрительность и настороженность.

— Что бессмысленно? — Мэтт успел снять кремовый джемпер и закатать рукава кремовой же рубашки до локтя.

Он весь казался таким настоящим, неподдельным… Но здесь, в этой квартире, Джинджер показалось, будто она обнаружила под верхним его слоем еще один. Сложный человек! Сколько у человека может быть слоев? Ну почему она не такая же сложная и загадочная личность? Ничего удивительного, что первое его впечатление о ней было неутешительным. Пустышка! Вероятно, он и до сих пор считает ее глупенькой пустышкой. Ничего общего с теми глубокими, сложными и загадочными натурами, с которыми он общается.

— Совершенно ничего общего с твоей хижиной, верно? — Джинджер заставила себя улыбнуться. — Черное дерево и хром. А в хижине мебель грубая и… не новая. Что ты за человек? — В голосе ее поневоле послышались обвинительные нотки.

Мэтт удивленно поднял брови.

— По-твоему, у меня раздвоение личности? — Его губы изогнулись в улыбке. — Неужели у тебя все платья скроены по одному фасону? А туфли одного и того же цвета? Я люблю разнообразие. Кстати, разве не все мы таковы?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Знаю, — послушно согласился он. — Я тоже считаю, что хижина больше подходит моему стилю. Старая и поношенная. Но эту квартиру три года назад обставила одна моя приятельница. Вероятно, она решила, что я принадлежу к числу тех парней, кто без ума от лаконичности минимализма. — Мэтт пожал плечами. — Но в остальном квартира мне подходит. Здесь ведь я только сплю. Если мне нужно принять гостей, я приглашаю их не сюда.

— Почему ты не возражал, когда она обставляла твою квартиру? — ехидно поинтересовалась Джинджер. — За мной ты ходишь как клещ. Так почему ты позволил другой обставить твою квартиру так, как тебе не нравится? Я удивлена.

— Когда я позволил ей обставить мне квартиру, мы с ней были любовниками, — прямо ответил Мэтт. — Мы даже лелеяли смутные надежды на то, что будем жить вместе, но ко времени, когда квартира была обставлена, наступил конец и нашим отношениям, а потом… мне просто лень было что-то менять.

— Вот почему ты так цинично настроен по отношению к противоположному полу? — тихо спросила Джинджер. — Потому что в прошлом та, кого ты любил, тебя бросила?

Мэтт опустил голову.

— Может быть. Мне не нравится думать, что я ранимый человек, да и какому мужчине нравится? Но, возможно, я действительно ранимый. Может, какая-то часть меня до сих пор переживает из-за той неудачной связи, отсюда и невозможность избавиться от всей этой чепухи. — Он обвел рукой кухню. — Может, подсознательно я чувствую, что когда сменю обстановку, то наконец смогу распроститься с образом женщины, которая когда-то разбила мне сердце. Кто знает, возможно, я и дом купил с такой же целью — зализать старые раны.

Джинджер почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она надеялась, что это слезы сочувствия к человеку, который смиренно признается ей в собственной ранимости. Однако, к; несчастью, она подозревала, что это слезы жалости к себе. Каждое сказанное им слово как кинжал в ее сердце. Ей показалось, что вся ее душа кровоточит.

— Извини, — прошептала она. Она положила руку ему на запястье, чувствуя ладонью тонкие волоски.

Его теплая рука дрогнула, и он сжал кулак. Другой рукой он закрыл склоненную голову, словно закрываясь шитом от ее участливого взгляда.

— Надеюсь, я не слишком низко пал в твоих глазах, — проговорил он, не глядя на нее, — только потому, что позволил себе этот всплеск эмоций.

— Я знаю, тебе нелегко признаваться в собственной слабости, — мягко сказала Джинджер. — Но ничего стыдного здесь нет.

— Утешишь ли ты меня в час печали?

— Что?

Он посмотрел на нее сквозь пальцы, закрывающие лицо. Она увидела, что у него дрожат плечи. Дрожат, но не от рыданий, а от еле сдерживаемого смеха. Наконец он больше не смог сдерживаться и расхохотался, все так же сжимая ее руку.

Джинджер резко откинулась на спинку стула.

— Ты… ты…

— Извини. Ничего не мог с собой поделать, — с трудом проговорил он между очередными взрывами хохота.

— Ах так?! Обманщик! — Джинджер вскочила. — Я ухожу.

— О, где же твое чувство юмора? — Он еще продолжал всхлипывать от смеха. — В последний раз, когда я был с тобой откровенен — там, в хижине, — ты не колеблясь спустила меня с небес на землю. А сейчас я просто шутил. — В его ухмылке не было и намека на раскаяние.

Неожиданно для себя Джинджер почувствовала, как ее губы раздвигаются в ответной улыбке. Она села и попыталась придать себе безразличный вид. Пускай валяет дурака, ей-то что!

— Просто Ледяная Дева! — Он все еще улыбался.

— То есть ты мне солгал?

— Не во всем. Она действительно была моей любовницей. — Мэтт покачал головой. — Мы вместе бывали в обществе, а потом расстались. И она действительно обставляла эту квартиру. Хотела устроить мне сюрприз, когда я на две недели уезжал в по делам в Чикаго. Мы действительно собирались жить здесь вместе, но… Оказалось, что вместе мы можем только обедать в ресторанах. Собственно говоря, мы расстались друзьями. Она вернулась домой, в Австралию, спустя полгода после нашего разрыва вышла замуж и сейчас у нее уже есть дочка и она ждет второго ребенка. Я не пытался поменять обстановку в этой квартире, потому что мне было некогда и лень. Я всегда очень занят. Кроме того, возможно, я к ней привык. Ну и лицо у тебя было, — прибавил он без всякого перехода.

У Джинджер странно звенело в ушах. Она чувствовала, будто ее голова наполнена воздухом. Он вывел ее на балкон подышать. Она не чувствовала раздражения, только какое-то лихорадочное возбуждение оттого, что история, которую он состряпал и которая тяжелым грузом легла ей на сердце, оказалась ложью от начала до конца. Снова ложь!

— Если ты закончил со своей невинной шуткой, — сказала она наконец, — может быть, перейдем к делу?

— Да, к делу, — согласился он, глядя на нее и не шевелясь. Потом он встряхнулся и собрал чертежи.

Следующие полчаса они изучали эскизы дома. Джинджер торопливо записывала его указания о размерах и местоположении потолочных светильников.