Книга Массажист - Игорь Куберский

– А это что такое?

Вся страница была в моих карандашных метках.

– Простите, – покраснев как вареный рак, сказал я, – забыл стереть. У вас не найдется резинки?

Я протянул руку к книге, но Людмила слегка отклонилась, загораживая книгу плечом и стала вслух читать – с тем выражением, с каким читают чужое письмо, чужое признание, желая вывести на чистую воду… Читала она лишь то, что я, глупый солдат первого года службы, подчеркнул мягким карандашом: «Нам доставляет удовольствие украшать тысячами совершенств женщину, в любви которой мы уверены»…

Я сделал попытку взять книгу, но Людмила, продемонстрировав хорошую реакцию, еще раз отклонилась, загораживаясь плечом – это было уже похоже на игру – и продолжала:

«В соляных копях Зальцбурга, в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами… – Людмила улыбчиво и поощрительно посмотрела на меня, словно извиняясь за свое бесцеремонное женское любопытство, и снова уткнулась в книгу. – То, что я называю кристаллизацией, есть особая деятельность ума, которая из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами…»

В голосе, которым она это читала, под неявной насмешкой скрывался явный ко мне интерес, будто это я сам написал, или будто я что-то из себя представлял и помимо Стендаля. Замолчав, она повернулась ко мне – я же так и стоял с протянутой к ней, точнее, к книге, рукой, настаивая на предложении стереть свои пометки.

– Тут и в самом деле много интересного, – сказала она, – я сама сотру, как прочту. Вы мне открыли Стендаля с новой стороны. Я кроме «Красного и черного» ничего и не читала. Я взяла себе за правило читать по одной книге каждого классика. А книг столько, что жизни не хватит…

Теперь она чуть ли не оправдывалась передо мной, отчего сделалась вдруг такой близкой, что я глянул прямо в ее глаза, которые, впрочем, она тут же отвела, напустив на себя официальный вид:

– Ваши имя, фамилия? Вы формуляр уже заполняли?

Когда я назвал свою роту, авторучка в ее руке замерла на миг.

– Значит, вы у капитана Черных, – строго посмотрела она на меня. – Между прочим, это мой муж.

– Здорово! – сфальшивил я, огорчившись сам не зная почему.

Так мы и познакомились.

Когда я шел к выходу, я чувствовал, что она смотрит мне вслед.

Женщин у нас в части было немного – разве что в канцелярии штаба да в медпункте. Доступной же для нормального общения была только она, Людмила, и раз в неделю я стал забегать в библиотеку. Роман «Красное и черное» Стендаля, который в тот раз она мне рекомендовала, показался мне слишком длинным и старомодным. Людмила живо меня выслушала, будто мое мнение было для нее важно, и хотя не согласилась с ним, но и не стала спорить и предложила мне «Госпожу Бовари» Флобера.

– Опять про любовь? – не без иронии спросил я, будто тема эта мало меня интересовала.

– Все лучшие в мире романы – про любовь, – сказала Людмила.

«Госпожа Бовари» понравилась мне гораздо больше, а описание ее смерти меня просто потрясло – ничего подобного прежде я не читал. Так я втянулся в романы, в которых были описаны человеческие страсти, с девятнадцатого века перешел в двадцатый и узнал таких новых для себя писателей как Хемингуэй, Фицджеральд, Фриш, Моэм и наконец Габриель Маркес с его романом «Сто лет одиночества», любовные сцены из которого стали для меня откровением, похожим на мои собственные эротические грезы. Благодаря этим авторам и стало меняться мое отношение к литературе – раньше я считал, что в литературе пишут о том, чего нет или что было, но так давно, что это уже никак не соотносится с нынешней жизнью, но теперь я все больше и больше стал замечать, что в литературе может идти речь и моих собственных чувствах и переживаниях, – мне даже стали попадаться в чужих текстах собственные мысли и убеждения, и я радовался, что дошел до них своим умом…

Так я и бегал всю зиму в библиотеку, и мы беседовали о прочитанном. Людмила обычно оставляла мне какую-нибудь литературную новинку, которыми были тогда полны наши журналы, – на лучшие из них у нее была подписка. Она всегда встречала меня улыбкой, была хоть и скромно, но обдуманно одета и любила вносить в свой наряд какую-нибудь деталь – ленту, брошку, заколку, или тот же знакомый бант. Все в ней было чисто и аккуратно и дышало свежестью и порядком. Среднего роста, она была на полголовы ниже меня, и, признаюсь, с какого-то момента мне уже стоило труда не задерживать взгляд на ее стройных крепких формах… Впрочем, хотя она звала и меня на «ты», я иначе как на «вы» к ней не обращался, даже в мыслях, – она была моим старшим товарищем, собеседником, может быть, даже учительницей…

И вот накануне дня Победы, когда солнце уже перестало уходить за горизонт, а на северных склонах сопок еще оставались поля снега, и его привкус и холодок явственно узнавался в хрустально-прозрачном чистом воздухе, – да, именно в такой вечер почти перед закрытием я забежал в библиотеку к Людмиле. Она была одна.

В прошлый раз я попросил оставить для меня «Опыты» Мишеля Монтеня. Монтень почему-то вечно был выдан, хотя и оставалось загадкой, что могли почерпнуть у него морские пехотинцы. И вот теперь «Опыты» вернулись в библиотеку, и Людмила специально для меня отложила их на верхнюю полку, убрав с витрины, обычного места книг повышенного спроса, где тогда вне конкуренции были исторические романы Пикуля. Людмила пошла за Монтенем, а я остался перед библиотечной стойкой. Из радиоточки лилась какая-то красивая музыка… Потом, через несколько лет, я узнаю, что это из оперы Верди «Травиата» – ария Виолетты, умирающей от любви и разлуки, и эта мелодия навсегда свяжется с тем вечером в библиотеке, со светом низко вставшего над сопками солнца, падающем почти горизонтально в читальный зал, с Людмилой наконец… Вдруг я услышал из глубины помещения ее голос:

– Андрей, иди сюда, помоги мне!

Я пошел на звук голоса. Людмила стояла на табуретке и силилась вытащить за корешок томик, плотно зажатый между другими книгами…

– Подержи меня, а то я свалюсь, – сказала она, глянув на меня сверху.

Я замешкался, не зная, с какой стороны лучше подойти, и она, прочтя растерянность на моем лице, сказала почти повелительно:

– За талию возьми! Что, женщин никогда не обнимал?

«Никогда», – подумал я, сам удивившись этому, подошел спереди и неловко взял ее за талию.

– Крепче! – велела она, и я почувствовал, как под моими пальцами трепещут в усилии ее мышцы.

От Людмилы приятно пахло духами, шерстяной тканью ее платья, ее свежим крепким телом, и пока она вытягивала книгу, талия, словно пойманная, рвалась из моих рук – для меня же это была драгоценная ваза, которую мне поручили держать…

– Уф, вот она! – качнулась надо мной Людмила – в руках ее был заветный Монтень, в темно-зеленом коленкоре издательства «Академия».