Книга Современный патерик. Чтение для впавших в уныние - Майя Кучерская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тогда она собрала сестер на сестринское собрание и спросила их: «Что же мне, ехать к владыке, просить его превратить наш монастырь в богадельню?» Сестры же захлопали в ладоши и ответили: «Да».
Жили две послушницы, Ира и Лена. Были они подружки не разлей вода, дружили с шестого класса, вместе отучились в Нефтехимическом, вместе разочаровались и ушли в монастырь. Их поселили в разные кельи, но они все равно дружили, хотя и меньше, чем прежде, — не хватало времени, да и не слишком дружба здесь поощрялась. И вот как-то раз Ире взгрустнулось. И Лене тоже. И пошли они тихонечко в продуктовый магазин, который был расположен неподалёку от монастыря, и купили себе две бутылки водки. Одну бутылку они заначили, а другую решили выпить. После вечерних молитв они встретились в душе, сказав соседкам по келье, что им необходимо помыться, а сами расстелили на душевой лавке газетку, достали хлеб, консервную банку с лососем, которую приобрели в том же магазине, и два пластмассовых стаканчика. Открыли бутылку, разлили и выпили по первой. Только вкус водки показался Ире странен. И Лене тоже. Тогда они налили по второй — чего-то в этой водке не хватало. Ира догадалась первая — в бутылке была чистая вода. Несмотря на этикетку и золотую крышечку. Им попалась какая-то мошенническая, ненастоящая водка.
Но отец погибели дьявол не дремал. Умело и ловко он расставил свои сети. И послушницы отправились за второй бутылкой, тем более что тайник их находился совсем недалеко от душа. Однако и там оказалась чистейшая вода, по вкусу напоминавшая «Святой источник». Больше пить было нечего. Только в этот момент омрачение покинуло девушек, горькие слезы покаяния излились из их глаз, а затем и сладкие слезы благодарности Всемилостивому Господу, уберегшему их от поругания и греха. С той поры обе дали обет никогда не брать в рот спиртного. И держатся уже три месяца.
У мать Анфисы было телефонное послушание. Монастырь их располагался в такой глубокой глуши, что и до ближайшей почты нужно было добираться полдня. И было в их монастыре всего два телефона. Один у матушки в кабинете, другой в комнатке рядом с трапезной. Анфисино послушание состояло в том, чтобы сидеть у трапезного телефона и не позволять сестрам звонить, поскольку звонить домой благословлялось не чаще раза в месяц. У Анфисы был составлен четкий, красиво прочерченный график, когда чья очередь, все по нему и жили. Лишь в исключительных случаях — по ходатайству самой матушки игуменьи или благочинной — позволяли звонить чаще.
Анфиса пребывала в комнате неотступно, отвечала на звонки, стерегла телефон, а во время служб и на ночь запирала комнатку на ключ. Так что никакой возможности проникнуть к телефону не было. И была Анфиса третьим в монастыре человеком — после матушки и благочинной, и все перед ней трепетали.
Ее власть кончилась стремительно и почти страшно. Сестры начали вдруг пропускать собственные дни. Не приходили в долгожданный день звонить домой. Одна, другая, четвертая... Нервное напряжение, вечно царившее вокруг комнатки с телефоном, ослабло, а потом исчезло вовсе. Конечно, Анфисе по-прежнему кланялись, но — и это казалось ей слишком очевидно! — без прежней почтительности. Да и говорили с ней все менее уважительно, а самые дерзкие чуть не смеялись в лицо... И никак не могла Анфиса взять в толк, в чем дело? Что случилось? Но вы, конечно, уже догадались. Пришла эпоха мобильных телефонов. У каждой монахини появился свой телефончик, и берегли их сестры пуще глаза, прятали в тайники, а по ночам доставали и всласть писали друг другу эсэмэски. В стихах и прозе.
Матушка поднялась на борьбу. Благословив сражаться с духом мира сего, разумеется, Анфису. Анфиса проводила обыски, найденные мобильники выбрасывала прямо на глазах сестер в помои, грозила геенной и изгнанием из монастыря, назначала, по благословению матушки, жестокие епитимьи. Всё мимо. Епитимьи прилежно исполнялись, но старые мобильники сменялись на новые, и способы укрыть их делались все изощренней, пока однажды матушка не протрубила отбой, вдруг поняв: этого зла уже не выкорчевать.
И снова Анфиса уселась в телефонной комнатке, потому что кое-кто по-прежнему приходил позвонить, пленяясь бесплатностью звонка, однако происходило это уже без всякого графика, ведь все свои графики Анфиса давно забросила. И сидела она за столиком мрачней тучи, нередко заставали ее заплаканной, что-то с ней явно происходило — она зачастила на исповедь, не пропускала ни одной службы и на глазах у изумленных сестер из дородной, энергичной пожилой женщины превратилась в худенькую печальную бабушку. Анфиса угасла буквально за полтора года. Батюшка Амвросий, духовник монастыря, отпел ее. Царствие Небесное, вечный покой и слава Всемилостивому и Преблагому Богу, Строителю нашего спасения!
Послушница Настя Арбатова начала полнеть. Через пять месяцев все стало ясно. И поздно было виниться, и не делать же было аборт. Настя почти перестала выходить на улицу, сказываясь больной. К игуменье идти она страшно боялась: матушка была очень сурова. Но что скроешь в монастыре — наверняка кто-то уже все рассказал ей про Настины дела, однако отчего-то она Настю не вызывала. Настя мучилась, а живот все рос да рос.
Наконец девушка не выдержала и сама пришла в игуменский кабинет. Глянув на нее, игуменья лишь обронила:
— И что ты с этим будешь делать?
Настя всхлипнула и утерлась кулаком.
— Нашла ли ты себе акушерку? На что собираешься кормить ребенка?
Настя молчала.
Тогда игуменья наложила на нее епитимью:
— Из монастыря тебе придется уйти. Как родишь, так душу положи, а воспитай дитятю в христианском духе. С деньгами тебе будем помогать.
Настя замотала головой, но матушка продолжала:
— А ты не отказывайся, я виновата, за тобой не уследила, это первый мой пред Богом долг, так что выкормим вас обоих. Потом, как войдет ребенок в совершенный возраст, отдашь его вместо себя в монастырь. Это моя тебе епитимья. Поняла ли?
Настя поняла, благодарила, плакала и обещала сделать все так, как велит игуменья.
Ехать ей было некуда, была она сиротой, из беженцев, и поселилась Настя неподалеку от монастыря, в небольшом городе.
Вскоре у нее родился мальчик, да такой удивительный! С младенческих лет больше всего на свете он любил играть в церковь, в дьякона, а на втором месте были книжки, по истории и биологии. Монастырь, по распоряжению игуменьи, помогал Насте материально, и мать с сыном не знали нужды. Жили они душа в душу, каждое воскресенье посещали местную церковь.
Настя души не чаяла в своем Алеше. И чем старше он становился, тем беззаветней она его любила. И больше всего боялась, что сын как-нибудь узнает о ее давнем обещании отдать его в монастырь. Отдавать его ей совсем не хотелось, хотелось побыть бабушкой, понянчить внуков, в общем пожить как все люди. И все шло хорошо, мальчик уже заканчивал школу, учился на подготовительных курсах во Владимире (ездил туда два раза в неделю из городка). Вскоре до Насти дошла весть — игуменья, наложившая на нее епитимью, почила в Бозе, и словно камень упал у Насти с сердца.
