Книга Свет дня - Грэм Свифт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А ну тебя к дьяволу».
«Кто же тогда? Если не ты — почему вид такой испуганный?»
«А ну тебя».
Комнаты для допросов. Серые коробки. Но бывает, что превращаются в лесные прогалины. И тогда в ход идут когти, зубы. Магнитофон включен на запись, сидит детектив-констебль, но это дела не меняет.
«К твоему сведению, у нас здесь и Дайсон. Только что взяли. Прихватили по дороге».
Пристально смотришь им в глаза.
«Но… держать вас будем раздельно».
«Иди в задницу».
«Боишься Дайсона? Правильно делаешь. Страшный он человек. Я и сам бы боялся, не будь я полицейским. У тебя есть шанс, Кенни. Пока вы тут оба. Ты его или он тебя. Одному гулять, другому сидеть».
Вот что я ему сказал. При магнитофоне.
«Ведь он, он это сделал. А ты там был и видел».
«Нет».
«Ты был с ним».
«Иди в задницу».
«Ладно, хорошо. Тебя с ним не было. Допустим. Но вот тебе другая версия — скажешь, лучше она или хуже. Да, ты пошел за пивом и сигаретами. Ничего плохого не хотел сделать и не сделал. Просто решил купить пива и сигарет. Но повстречал в этом проулке Дайсона. Несчастливая случайность — или счастливая, как посмотреть. Он был здорово на взводе, и деться тебе от него было некуда, верно? А ему — от тебя. Вы двое, больше никого. Он тебя останавливает и рассказывает, что сделал. Из него через край бьет. Могу поспорить даже, что он помахал перед тобой ножом. Он же псих — правда, Кенни? Совсем чокнутый, гад. И говорит тебе, что ты его не видел. Не видел и знать ничего не знаешь. Сказал — и пошел, и нет его.
И теперь у тебя был выбор — так, Кенни? Серьезный выбор. Самое простое — самому исчезнуть. Но ты сообразил, умно сообразил, что если повернуть назад и про это узнают, то ты сообщник. И ты двинул дальше. Двинул, чтобы себя обезопасить, но не только для этого — будем надеяться. Хорошо, Дайсона закладывать ты не хотел, но ты пошел туда по другой причине. В двух шагах — истекающий кровью человек. Может быть, еще живой. Ты правильно поступил, Кенни. Не смылся. Ты не из таких. Повел себя как сознательный гражданин. Это тебе зачтется. Не жди юриста, Кенни. Юристы иногда приходят очень нескоро…»
Я смотрел ему в глаза. Понятно бывает. Знаешь с вероятностью девяносто пять процентов. Иной раз это совсем не похоже на допрос. Это — поместить себя туда, в ситуацию. Как будто я стоял там все время, в этом проулке, стоял и наблюдал.
«Неплохо звучит? Ты ничего пока не сказал. Хочешь — так и оформим. Будут твои показания, подпишешь. И могу поспорить. Если не надумаешь ничего лучшего и Дайсон узнает, что ты был в магазине, он тобой прикроется, будь уверен».
Комнаты для допросов. Бывает, становятся как другой мир. Я встал, повернулся спиной, руки в карманах, разглядываю стену. Как учитель, когда класс пишет контрольную. Но сердце, помню, стучало, мерило тишину. Первые часы после задержания. Дайсон — наконец-то.
Если смотришь в сторону, они скорей колются. Но тишина тянулась. Кенни усиленно мозговал.
Наконец я сказал:
«Ладно, я пошел к Дайсону».
«Погодите», — сказал Кенни.
Сижу на скамейке. Еще нет и двенадцати. Надо убить время. Впрочем, если не спеша, можно и поехать… Я всегда приезжаю с запасом, никогда не опаздываю. Как будто сам рассчитываю чего-то добиться хорошим поведением.
Каждый раз одно и то же: оставляю машину на боковой улочке, иду сначала в другую сторону. Нет, не потому, что стыжусь, не потому, что скрываю, куда мне надо. Не первое мое посещение, слава богу.
Так или иначе — самые драгоценные минуты моей жизни.
Два раза в месяц меня тут видят. Завсегдатай. Второй дом, считай, у него здесь. Женская тюрьма. Что-то его заставляет сюда мотаться. Только одно и может быть, если подумать…
И при этом не муж он ей никакой.
Они называют меня Джордж. Или Джорджи-Порджи. А иногда еще — из-за «домашних работ», которые я сдаю и принимаю, — Ученичок или Училкин Любимчик. И все до одной, что тут дежурят и меня обыскивают (они не во всех местах могут тебя трогать, для этого нужен был бы надзиратель-мужчина), знают, что я раньше был полицейским, детективом-инспектором. Теперь у него частная лавочка.
Завсегдатай. Раз в две недели как штык.
Поначалу я страшно волновался, что опоздаю. Вдруг она подумает… Что подумает? Что я ее обманул, предал? Впрочем, она не очень много думала тогда — хотела быть как лед.
Из-за этой нервозности я давно уже завел привычку приезжать рано. Успеваю подкрепиться. Для этого иду в другую сторону, к большой улице. Там есть закусочная «Ланчетерий» — вывеска непритязательная, а готовят прилично.
«С чем сегодня был сандвич, Джордж? С овощами и сыром моццарелла? Или с острой ветчиной?»
Она хочет знать такие вещи. До мелочей, до последней крошки. Жизнь снаружи — как будто я могу и за себя, и за нее. Блаженная повседневность. Запах хорошего кофе. Час ланча с его суетой. Толково приготовленный сандвич.
Это был хороший знак, когда она начала спрашивать (немножко в духе Элен): что я себе готовлю, что ем? Хороший знак, когда она сказала: «Здешняя еда — дерьмо».
Тут тоже, между прочим, неплохое место, чтобы сидеть и жевать сандвич. Скамейка у нагретой солнцем стены. Для этого, собственно, скамейки и существуют: присесть, перекусить. Но можно ли на кладбище, разрешено ли? Крошки — мертвецам.
Чего им больше всего не хватает — если они смотрят сюда? Ноябрьского солнца на опущенных веках, невесомого тепла? Вкуса свежего хлеба?
Боб мог бы сказать. Но как спросишь?
Пателю повезло. Тяжелые раны, долгое выздоровление, шрамы — но он выжил. Вот кто, считай, воскрес из мертвых.
Повезло? И да, и нет. Выжил, и поэтому в сторону отошло другое: никто не понес наказания. Закон предал Пателя. И в конце концов им с женой пришлось продать магазин — отчасти магазин, отчасти форт, факторию и форт на вражеской земле.
А он готов был заявить, что это точно был Дайсон. Успел увидеть.
Я допрашивал его, мистер Патель, он был у нас — но пришлось отпустить. Полицейская промашка. Нарушение норм. Неправомерные действия…
Я пошел его навестить. С большим букетом. Не удивился бы, если бы он в меня плюнул.
Полицейскому — расчет, Дайсону — свобода, Пателю — шрамы и ночные кошмары.
Так уж получилось, мистер Патель, что моя жизнь тоже пошла наперекосяк. Не знаю, утешит ли это вас.
Но я не мог ему этого сказать. Не мог сказать и другого: был момент, мистер Патель, сумасшедший кровожадный момент, когда я хотел — чтобы хуже было Дайсону — вашей смерти.
Я пошел к Дайсону. Комната номер два. Ему полагалось бы мандражировать, но Дайсон не из тех. Лицо каменное. Мягкий камень.
