Книга Золотая ослица - Елена Черникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Да, мадам. Выбирайте: или я продолжу предыдущее повествование, или мы с вами прогуляемся...
- Просто глаза разбегаются! Я доверяю вам...
- А вам ничего больше и не остается. Как вы, надеюсь, помните, в начале нашего пути я упоминал свой багаж - разумеется, отвечая на ваш вопрос.
- Помню. Вы еще подшутили над моим багажом, - кивнула Ли.
- Я могу подозвать его сюда, к нам, чего вы, например, не можете сделать со своим багажом.
- Я в своем не очень нуждаюсь. Он, скорее всего, уже в моей квартире.
- Нет, он потерял ключи.
- Где? - испугалась Ли.
- Возле машины, у служебного входа в театр.
- И все ищет? - Ли ужасала мысль о любых потерянных предметах, а уж о ключах от собственной квартиры! - И не может найти?
- И не найдет, пока мы с вами не разрешим ему.
- А... И зачем вы это сделали? - поинтересовалась успокоившаяся Ли.
- Мне захотелось попробовать принять активное участие в вашей судьбе.
- Еще более активное? - рассмеялась Ли.
- Да я еще и палец о палец не ударил, - заметил ночной попутчик.
- А зачем же все-таки активничать? Вам-то,
с вашим огромным опытом, с вашей осведомленностью, что случайностей не бывает, с вашим...
- Не сочиняйте. Вы, если всерьез, ничего про меня не знаете. Душу не продавали, даже в мыслях
не держали. Ваше самомнение - если и сопоставимо, то разве что с моим, извините за неприятный комплимент... Я к вам в троллейбус не садился, в конце-то концов.
- Ах, простите, было плохо видно. Я не разглядела ни номера, ни маршрута, - лукаво оправдалась Ли. - Вот вы: пообещали мне разобраться во всем моем, а сами - все читаете и читаете. Да я в глаза б не видела эту вашу книжонку! Мне там всякая запятая известна, как свои пять пальцев.
- Ничего, ничего, послушайте, не вредно. Вы,
в отличие от меня, не знаете, чем все это кончится.
А я знаю, как вы, наверное, догадываетесь.
- Я давно догадалась. Мне все равно. То, что я знаю, то, что я играю каждый день, все это, как бы вам сказать, утомило меня, как вечная жизнь.
- Вы хотите умереть?
- Уже нет. Это тоже уже было. Я хочу применить данное от Него. А Он, видите, посылает вас, а я - опять думай и думай...
- В этой жизни у вас нет выбора. Ну - кроме как дослушать меня. Тогда, может быть, появится, - объяснил Ли ночной попутчик.
- Пошел ты... - мягко сказала Ли.
- Э-э нет, никогда. Все решено, - твердо сказал он.
- Тогда, пожалуйста, про любовь. Как там их
звали...
* * *
Гедат захотел кофе.
Маша тихо лежала рядом, натянув одеяло до самых глаз, восхищенных и немного испуганных.
- Мне и сейчас нельзя идти в ванную? - робко спросила она.
- Ну что ты, все и всегда можно, я ведь не то хотел сказать... - Гедат почувствовал легкую досаду, но Ли его тут же одернула: это же баба, это нормально. Он вздохнул, погладил Машу по шелковому плечу и поднялся.
Постоял босиком на теплом паркете - и обнаружил, что стоит подбоченясь. И смотрит в занавешенное окно, будто в даль светлую. И видит только себя со стороны: голый мужчина возле большой кровати, на которой съежилась просвещенная им Маша.
Просвещенная Маша, в свою очередь, видела сейчас своего командированного мужа. Она впервые в жизни сравнивала мужчин. Сравнение было страшно. Она пережила наслаждение, которое она ни при какой погоде не сможет получить дома. Даже если ее муж отрастит или купит себе крылья, - такое вот размышление посетило Машу. Почему крылья? Наверное, по ассоциации с полетом, из которого только что вернулась, даже не совсем еще вернулась, Маша. А что чувствует этот?
А этот отрешенно стоял и смотрел на штору. Босиком пошел на кухню.
Маша выбралась из-под одеяла и все-таки пошла в ванную. И стала купаться, поглядывая на полку с парфюмерией Ли. Маша никогда не бывала в ванной Ли. Она была уверена, что там горы косметики. Там не оказалось ничего, только мужские одеколоны, пенки, бритвы... Неужели она все увезла с собой? - продолжала думать свою одноколейную думу Маша.
Гедат варил кофе и любил Машу. Все любил. Очаровательную легкость, закинувшую Машу в постель без сопротивления и разговоров, послушание в игре, отсутствие попыток выглядеть умнее, чем надо, действительно сверхъестественную шелковистость кожи, мягкость и податливость всех видимых и невидимых мест, - словом, совершенный инструмент для воплощения любых затей чувственности. Пока Гедат варил кофе, Ли размышляла над новыми поступлениями. Ли была счастлива за всех троих. Она пережила все и за Машу, и за Гедата, и за себя, она была и наполнена и опустошена одновременно, это было ликование, звучание всех струн и прочая муть. Гедат остыл, успокоился, а Ли все чирикала в его душе. Он был вынужден слушать.
Пришла Маша, голая. Надела халат и села на табуретку. Молчит.
Гедат налил ей кофе и спросил:
- Тебе понравилось, шелковая Маша?
- А что - так у всех, кроме меня? - задала она самый серьезный вопрос из новейших.
- Этого никто не знает. Врачи говорят, что так у четверти женщин, а у остальных трех четвертей - так, как у тебя с мужем. Я, правда, не верю в четверть. Так понравилось или нет? - спокойно переспросил Гедат, усаживаясь за стол спиной к окну, лицом к Маше.
Свет яркого, уже разгоревшегося дня бил в стекло и беспощадно озарял Машу. Она не мигая смотрела перед собой, сквозь голову Гедата. В ее памяти синкопированно вспыхивало свежее воспоминание о губах Гедата, погруженных в ее губы между ее ног. Маша не могла отделаться от недоумения: вот этот рот, который сейчас с нею разговаривает, только что был там, он и сейчас там, но - уже здесь, пьет кофе. Эти пальцы - они еще там, но они уже держат чашку. Он сидит на кухне голый, а уже кажется абсолютно одетым. Она сидит в халате, а раздета...
- Да, - ответила Маша. - Но мне немного страшно.
- Я понимаю, - сказал Гедат, благодарный Маше за незаданные ею вопросы. Даже Ли, отдыхая за кофе, удивлялась Маше. Раньше, когда эта женщина заходила к ней за кофе, который у нее неизменно заканчивался за два-три дня до приобретения следующей пачки, и они принимались болтать, Ли отмечала только, что Маша не раздражает ее. Маша никогда не жаловалась ни на что и ни на кого. Ничем не хвасталась. Никого не порицала; о муже своем отзывалась с теплом и корректным пиететом; кофейный долг обязательно возвращала. Пребывала в ровном расположении духа. Ли сейчас подумала, что машин муж, обладая таким удобством и будучи чудовищно занятым человеком, уже привык, словно к чистому воздуху и родниковой воде, к своей беспроблемной семейной доле.