Книга Запах высоты - Сильвен Жюти

Святой отец имел долгую беседу с Дулку-ламой и поняла что в сей стране, Шамбале, правит какая-то другая секта и что они далеки от борьбы или ненависти к ней, а напротив, почитают ее святее и чище их собственной; правду сказать, их вовсе не раздражает разница в учениях, и, несмотря на всю мерзость их ереси, мы, однако, никогда не видели, чтобы они, как это происходит у нас, набрасывались друг на друга из-за каких-то догматических различий или преследовали вольнодумцев. Дулку, указав на Святой Крест на груди отца Корнелиуса, дал ему понять, что его почитают в оной стране Шамбале, отчего святой отец заподозрил, что они, возможно, христиане – похожие слухи постоянно доходили до нас от отцов из Гоа, и его горячее желание побывать там еще более возросло. Разве пророк Исайя не говорит нам о народе, живущем на вершине высокой горы, откуда текут могучие реки?

Царство же Шамбала, как нам сказали, простирается по ту сторону гор на восток и достигает Китая, и оно весьма обширно и богато. И хотя Дулку находил все время новые возражения в пику нашим намерениям и представлял нам великие опасности и тысячи затруднений, кои нам предстояло преодолеть, да Дьявол уже так крепко поймал нас в свои сети, что мы все сильнее настаивали на том, чтобы пойти туда; но дело это казалось им трудным, ввиду того, что они и сами там не бывали, кроме одного того монаха, коего я уже упоминал, а он слишком дряхл и немощен, чтобы стать нашим проводником. Однако Корнелиус расточил уже столько лестных слов и любезностей, что они уступили его капризу, пока еще можно было провести нас туда, несмотря на глубокие трещины, уже разверзшиеся во льдах, – такую они в нас видели святость. В конце концов Дулку согласился дать нам в сопровождение своих слуг, и мы условились, что кто-то из них доведет нас до монастыря с золотой крышей, где они обещали нам всяческие чудеса.

На следующий день, взяв палки, веревки и железные крючья, мы направились в горы. Подъем начался, едва мы покинули монастырь, а идти надо было между ужасных бездн и устрашающих гор, где мы не раз уже чаяли себе погибель, но упрямо пробивались вперед. Достигнув обледенелой долины, мы не однажды принуждены были остановиться и переводить дух от великого холода стылого воздуха. А во льду зияли и щетинились острыми пиками глубокие трещины, кои нам приходилось то огибать с превеликим трудом, то переходить по немыслимым снежным мосткам, нависшим над разверстою пропастью – жуткою, словно преисподняя. Нет ничего более мерзостного для глаз, ни столь же утомительного для тела, как идти чрез эти глыбы льда, что вечно скользят и катятся под ногами, вынуждая нас отступать, так что порою думаешь сделать шаг вперед, а вместо этого спускаешься на две туазы.[68]Со склонов горы без конца срывались потоки снега, так что мы остерегались производить наималейший шум, боясь вызвать новую лавину.

Мои провожатые все уверяли меня, будто здесь нам еще страшиться нечего; однако мы были осторожны и шли, обвязавшись веревкой – из-за необычайной крутизны этой земли. В конце концов, перейдя через этот участок, в вечерних сумерках мы добрались до страшного и мрачного стиснутого горами ущелья. Потом целую ночь продрожали, укрывшись в одной пещере in medio ascensus montis,[69]борясь со стужей, от которой она почти не защищала; тут мы и задержались на целых три дня в компании отшельника, жившего там уже шесть лун и непрестанно молившегося в надежде, что ему вот-вот откроется путь к монастырю. Сии отшельники совершенно наги, за исключением срамных частей, каковые они тщатся прикрыть обрывком холщовой рубахи, И до чего же преудивительно видеть, как стоят они в таком наряде на величайшем морозе, будто вовсе не ощущают ни жестокого холода, ни тонкости здешнего воздуха; и они рассказывают, что защищены своей магией, именуемой ими туммо,[70]что означает «умение согревать телесную плоть». Все время они проводят в бесконечных молениях в своих пещерах, подобно святому пустыннику Симеону Стилитскому, и вытворяют всяческие нелепости: орошают слезами и вкушают собственные сандалии, искрошив их в солому, и пьют в знак покаяния свои же нечистоты, непрерывно бормоча эту их тарабарщину и вращая испещренный заклинаньями барабан, ибо, в простоте своей, верят, что оный механизм может заменить им искреннее раскаяние и сокрушение сердца.

Тут монахи стали нас уверять, что надобно подождать, пока не откроется путь, и мы просидели там три дня, шепча молитвы, они – свои, а мы – наши. Они обладают такой крепкой и верной памятью, что могут, как я сам видел, весь день распевать свои псалмы, ни разу не запнувшись; воистину, какая жалость, что столь искренняя вера находит себе столь дурное применение. Мы справились, сколько может длиться эта задержка, но их ответ только раздражил нас, ибо они утверждали, что по прошествии трех лет, трех месяцев и трех дней[71]путь непременно откроется, лишь бы только молиться все это время. Молиться, да, конечно, и я всегда охотно молюсь, но Богу угодно, чтобы мои моленья и проповеди имели слушателями не одни только скалы!

На третий же день облака поднялись, а за оными облаками заметили мы сверкавшую, будто хрусталь, вершину, кою они на своем наречии именуют Гулкар, а у ее подножия узрели большое и весьма обрывистое ледяное ущелье, ведшее прямиком к тому монастырю и до сей поры, почему сие, мне не ведомо, бывшее скрытым. Гилонги возликовали, радуясь, что открылся путь, и, едва закончив свои заклинания, стали подыматься по снегу до того места, где начиналась скала. Гора эта – удивительной высоты, и подъем на нее сулил нам верную гибель, ибо взбираться надо было по отвесной стене, цепляясь за нее руками и ногами – словно карабкаешься вверх по приставной лестнице, – так что мы часто не осмеливались даже оглянуться назад, а на ногах и руках у нас были железные крючья, и спали мы в снегах, где страшно мерзли. Что до меня, я уже сильно пожалел о своем упрямстве, борясь с такими тяготами в самом сердце неприступных гор; но Корнелиус, хотя ему тоже было тяжко, по-прежнему горел желанием достичь Серто и Шамбалы и стал расспрашивать гилонгов о длине и трудностях этой дороги; они же не утаили от него, что дорога за оным путем – в тысячу раз более жестока и гибельна, чем та, по которой мы уже прошли, но, желая утешить нас, сказали, что там, на вершине горы,…

…Возможно, нас ждет радушный прием, —

это странное пророчество высказал Клаус.

Наш лагерь был устроен неподалеку, и мы отправили Поля с поручением – торжественно объявить о нашем прибытии. Как и предвидел Клаус, на следующий день мы надели праздничные костюмы: настоятель монастыря, head-lama, согласился принять нас. Ради этой встречи мы везли с собой в сундуках аккуратно сложенные фраки, перчатки цвета серого жемчуга, белые рубашки с накрахмаленными воротничками и лакированные ботинки.