Книга Последнее послание из рая - Клара Санчес

Через два дня на адрес видеоклуба мне приходит конверт, в котором находится еще один конверт, а в нем – ключ и адрес. Так вот он, этот ключ. Он новый и блестящий, похоже, что от дверного замка. Я кладу конверт в ящик письменного стола. Сквозь окно моей комнаты проникает свет полуденного солнца, свет радостный, нисходящий с голубого безоблачного неба. Я спрашиваю себя, где моя мать может хранить кокаин, или она постоянно носит его с собой. Где она его покупает и сколько за него платит. Возникает соблазн пойти домой и поискать, но я предпочитаю этого не делать, поиски дома в отсутствие матери не по мне. Если бы у меня была возможность выбирать, я предпочел бы не знать этого вообще и, соответственно, не находиться постоянно в состоянии неопределенности. К моему сожалению, она в самом деле часто подносит пальцы к носу, будто у нее катар, хотя на самом деле никакого катара нет. В конечном счете мне претит идея исследовать ее слизистую, и я просто в последнее время избегаю смотреть матери в глаза. Мне также неприятно постоянно пребывать на грани разговора о том, что мне известно, что она принимает наркотики.

Я лелею мечту о пятнадцати тысячах, которые прибавлю к своему жалованью. Так что путь к короткометражному фильму уже не кажется таким «полнометражным». А может быть, я вообще буду работать на гангстера. А может быть, разбогатею. Достичь того, чего хочешь, может, очень трудно, но может, и достаточно легко, если приложить все свои умственные способности к достижению цели. Так что я постоянно думаю о том, чего я хочу, и хотя никаких практических мер для достижения этого не предпринимаю, я уверен, что желаемое уже движется ко мне. Хочется, чтобы у меня были деньги. Хочется снять короткометражный фильм. Я не свожу глаз с зимнего сада «Аполлона», расположенного прямо напротив моей лавки. Папоротники захватывают мое богатое воображение. По утрам, когда клиентов очень мало, я ухожу в подсобное помещение, чтобы просматривать кинофильмы, и те, которые мне нравятся, также навевают мечту: как было бы хорошо, если бы их режиссером был я. Или по крайней мере написал бы к ним сценарий. Ато был бы оператором. Кажется, Роберт де Ниро сказал, что если бы ты знал, чего хочешь, это означало бы, что ты уже наполовину этого добился. И в Библии сказано: «Просите, и дано будет вам…» И Эйлиен говорит, что деньги есть повсюду. Но если мир на самом деле так полон, то почему бы части всего этого не быть моей?

Теперь я часто хожу в фильмотеку. Сажусь в семьдесят седьмой автобус и вновь смотрю на опустевшие зимние поля, небесно-голубые бассейны самых разнообразных форм и размеров, которые разложены у производящей их фабрики. А на автостраде стоит странное лето. Это рядом с автозаправочной станцией и огромным рестораном, где я никогда не был, потому что его посещают только люди, едущие издалека, те, что перед этим проехали наш поселок, бросая на мою цивилизацию безразличные взгляды уставших людей. Из трубы мелового завода валит черный дым, который должен был бы вызывать возмущение всех, кто обладает экологическим сознанием. Я созерцаю, как он застилает часть неба и делает его серым. На задних сиденьях автобуса представители младшего поколения без конца курят. Они более решительны и ведут себя более вызывающе, чем когда-то вели себя мы. В пятнадцать лет они уже умеют целоваться и трахаться, на шеях у них – палестинские платки, в губах – сережки, на задницах – татуировка, а уходя из дома вечером, они возвращаются не раньше, чем в полдень следующего дня.

Половина моих бывших товарищей по школе работают, как и я. Остальные учатся в университете. Мы почти не видимся, если не считать тех случаев, когда кто-нибудь заходит в видеоклуб. Мне кажется, что я занимаю самое низкое положение на социальной лестнице по сравнению с остальными. У меня нет причины беспокоиться по поводу дальнейшего падения. Я спокоен. На заднем плане встает Мадрид, плотно заселенный и розоватый, как кошачий рот. Ты рождаешься и оказываешься перед фактом, что в конце автострады стоит Мадрид.

Я вхожу в фильмотеку, смущаясь, словно быть мне здесь не положено. Вижу множество пальто и шарфов. Я теперь ношу подержанное немецкое пальто с капюшоном. Изображение флага я выдаю за товарный знак. Мне хочется купить машину. Бог мой, я слышу, как люди разговаривают о кино, употребляя такие термины, которых я не знаю. Буквально все знают о кино что-то такое, чего не знают другие. Но я где-то читал, что Орсон Уэллс совершенно не разбирался в технике кино, но говорил, что хочет, чтобы это было так, а вот то – так. А все потому, что важно знать, чего ты хочешь, мысленно представляя образ того, чего пока не существует. Эту задачу решает съемочная группа. Ведь именно для этого такая группа существует, так? Мне хотелось бы встретиться в фильмотеке с девушкой, которая пришла бы, подобно мне, одна, и с которой я мог бы обсуждать эти вопросы, и чтобы она меня понимала, хотела бы мне помочь, и чтобы потом оказалось, что она дочь знаменитого продюсера. Выйдя из фильмотеки, я усиленно размышляю о такой возможности. Похоже, сильный холод напоминает человеку при каждом шаге, при каждом порыве студеного ветра о том, что он – отдельная единица, со своей собственной кровью, со своей собственной телесной оболочкой, что он ходит в одиночестве и в одиночестве принимает пищу. Или, иными словами, мы созданы одинокими, но в то же время нуждаемся в постороннем теле с его кожей и цветом, и в этом заключено определенное противоречие, ибо мы нуждаемся в том, что можно получить при условии, что другой готов нам это дать. И мы не можем взять это просто так. Потребность в этом превращает людей в попрошаек. Если исходить из того, что это – часть нашего образа жизни, было бы глупо перестать быть попрошайкой.

Нет сомнений в том, что Эдуардо процветает благодаря тому, что попросил у своего зятя тепленькое местечко, а его зять попросил синекуры у многих других. Моя мать попросила доктора Ибарру снова взять ее на работу, и непременно найдется кто-нибудь, кто попросит у нее наркотик, который она принимает. Мой отец просил у матери развод и умолял ее простить его. Мой шеф, обладатель кольца с большим бриллиантом, безусловно, обращается с невообразимыми просьбами к своим любовницам. Мы самые нуждающиеся существа на планете, и то, в чем мы нуждаемся, мы не берем, а просим, хотя искомое находится у нас на виду и в пределах досягаемости. Поэтому мы – единственные существа, наделенные даром речи, чтобы с помощью слов получать то, чего у нас нет.

В холодном освещении Гран-Виа, в разгар самой морозной за последние сто лет зимы, мечта все больше овладевает моим сознанием: у девушки черное кашне, в котором она как бы исчезает в тени. У нее такой ротик, что я готов умереть лишь за то, чтобы его поцеловать, зубы у нее белые, а десны – розовые, губы мягкие и влажные. Но, увы, это рот абстрактный, волнующий меня умозрительный образ чьего-то рта, который создан для того, чтобы я его целовал. Я одинок.

Автобус возвращает меня по старому узкому пути, идущему сквозь вечные звезды и вечную тьму, по пути, над которым висит луна, а рядом стоят автозаправочная станция и огромные грузовики, задержавшиеся в ярком свете ресторана. Путь мой лежит через все, что я имею, точнее, через все, что мне знакомо, а еще точнее, через прошлое. Я вновь вспоминаю реальные вещи, которые могу видеть и потрогать, а также реальных людей. Голубое дно плавательных бассейнов исчезло до завтрашнего утра. Каким-то он будет, этот завтрашний день?