Книга Полный финиш - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дубнов пожал плечами, а потом сказал:
— Говорят, ты не любишь летать на самолетах?
— Да, а что?
— Просто завтра в одиннадцать ты летишь с нами в Петербург.
* * *
Седой мужчина в инвалидной коляске строго смотрел на стоявшего перед ним человека и говорил:
— Костя… я же говорил тебе, что их нельзя пускать туда. А теперь Борис себе башку сломает, чтобы их освободить. Хоть этого, третьего… привезли?
— Привезли, Дима, привезли. Только что. — И человек, столь часто упоминавшийся выше под именем Кальмара, озабоченно потер подбородок и перевел взгляд на входящего в комнату Бориса.
Последний выглядел еще более сумрачно, чем Кальмар. На его массивном лице, нахмуренном, суровом, плавало раздражение, смешанное с тревогой. Небольшие глаза под густыми бровями были прищурены и даже не смотрели, а косились — сердито, недобро.
— Спит, сукин сын, — сказал он. — Еле успел. Наташка заметила этих… дубновских дуболомов. Ехали они, судя по всему, за Крыловым. И где он вчера так нажрался?
По лицу Крапивина было видно, что этот вопрос — где вчера так нажрался Тоша Крылов, что спит до сих пор? — интересовал его меньше всего, поэтому никто не стал отвечать. Только после довольно продолжительной паузы Кальмар проговорил:
— Рощин перекинулся — это, конечно, хорошо. Собаке — собачья смерть. Охотникову тоже не жалко. Думаю, что ее в расход — это вероятнее всего… Но вот ребят надо вытаскивать. По глупости попали, по глупости и пропадут. А то убьют их.
Человек в инвалидном кресле поднял голову и посмотрел на него неожиданно ясными глазами — на покрытом шрамами лице с перебитым носом, вдавленной переносицей и иссеченными бровями. Произнес:
— Охотникову, говоришь, не жалко? А вот мне почему-то жалко. Тем более что она уже достаточно заплатила за тот, единственный, взгляд на меня. И она… она вступилась за меня.
— Разберемся, — нехотя выговорил Кальмар и бросил на Дмитрия пристальный взгляд.
А на Дмитрия стоило посмотреть попристальней.
…Никто не признал бы в этом пятидесятилетнем инвалиде, не способном ходить, того двадцатишестилетнего парня, полного сил и творческих идей, каким он был всего-то три с небольшим месяца тому назад.
Болезнь страшно переменила его.
От побоев Дима Калиниченко стал инвалидом. Травма позвоночника приковала его к инвалидному креслу, какие-то гормональные изменения привели к тому, что голос его стал хриплым и грубым, лицо разительно постарело, а волосы поседели. За несколько недель он постарел на два десятка лет.
Но страдания и болезни не отняли у него способности мыслить — и права на месть. Не заглушили голоса ненависти. Он твердо знал, что люди, поступившие с его матерью и с ним так, как они поступили… эти люди должны умереть.
Того же мнения была сестра Димы — Наталья Калиниченко. Трагедия сильно сблизила всех троих людей, раньше не общавшихся между собой. Диму, Наташу и Костю. Наташа бросила свою питерскую квартиру, распространила слух, что уехала за границу, но на самом деле просто изменила внешность посредством пластической операции.
И осталась в Питере, выжидая, когда и как можно будет ответить на позор — позором, на боль — болью. На смерть — смертью.
И они придумали поистине виртуозный план. Придумали и осуществили.
Из-за легкомыслия трех оболтусов этот план оказался на грани провала. Хотя Ковалев, Крылов и Немякшин казались людьми достаточно ответственными, несмотря на внешнее раздолбайство.
— Что же ты предлагаешь, Боря? — спросил Кальмар.
Тот конвульсивно сцепил пальцы и ответил глухим от напряжения голосом:
— Я предлагаю… напасть. У нас есть оружие.
— Напасть? На людей Дубнова? Да их же полтора десятка человек!
— У нас тоже найдется чем ответить…
— Это неразумно, — сказал Дмитрий. — Надо использовать наш главный козырь. О котором, в принципе, они догадываются, но…
— Опять твой проект? — пробормотал Кальмар. — С меня уже хватит. Я, конечно, сентиментальностью не страдаю, но мне уже не по себе… ты просто не видел.
— Почему не видел? Видел. Я же проделывал опыты. И не на кроликах. На других зверьках.
— Каких других?
— Да есть такой… Зверек, — усмехнулся собственному каламбуру Дмитрий Калиниченко. — Данила Зверьков. Из команды Дубнова. Он сидит сейчас в кабаке «Кобра». Наташка его видела там. Десять минут назад. Вот его-то мы, как говорят в Госдуме, и возьмем за основу в первом чтении…
И гримаса дьявольской жестокости перекосила лицо этого человека, еще три месяца назад бывшее молодым, красивым и одухотворенным.
Самое занимательное во всей этой жуткой истории было то, что ночевала я там, где и предполагала остаться до убийства Рощина. То есть в его доме. Мне отвели комнату с видом на собственную гостиницу, в одном из номеров которой сейчас должен был…
Да, а что с Воронцовым?
…Насколько я могла понять, после разговора со мной он пошел вниз, в зал: там как раз начиналось самое интересное, типа танцев стриптизерок на столах и лазерного шоу. Если рассуждать логически, то его не захватили люди Дубнова. Они и Ковалева-то с Немякшиным показывали для психологического давления на меня, а будь у них Воронцов, они бы сразу мне его предъявили в роли побитого козырного туза.
Но он не может не знать, что произошло. И что я была рядом.
…Но все-таки не это главное. Главное — другое: кто же убил Рощина?
Конечно, дилетанту со стороны было бы ясно: убила я. Руки в крови, да и вообще кому еще, кроме как не мне?
Но Дубнов и менты, которым он меня не сдал, — не дилетанты и не люди со стороны. И для них, конечно, далеко не все так определенно. И вообще — странный убийца, который не уходит с места своего злодеяния, да еще перемазывается в крови, как мясник, только что забивший борова.
И еще эти провалы в памяти. Как тогда — в поезде. Как тогда…
Ах, чер-рт!!
Я приподнялась с коврика, на котором лежала, будучи прикована к батарее. Да! Как же я сразу не подумала… конечно, это бред, но в этой ситуации любой бред может оказаться правдой.
…Но хотелось бы, чтобы моя гипотеза так и закончила свой век — на сугубо гипотетическом уровне.
* * *
Данила Зверьков по прозвищу Зверек любил хорошо покушать. Еще бы — вся его стокилограммовая комплекция требовала побольше белков, жиров и углеводов. Да еще сдабриваемых хорошим темным пивом, которое Зверек всегда предпочитал светлому. Вот и сейчас, в два часа ночи, после жуткого наверчивания феерических событий и буйных страстей в «Жемчужном саду», он сидел и ужинал в кафе «Кобра».