Книга Лечебный факультет, или Спасти лягушку - Дарья Форель

— А дурь?

— Дурь тоже выбивает.

— Не похоже…

— Ну, мне о ней Гавр рассказал. Друг из литинститута. Он, кстати говоря, поэт.

— Знаю я твоих поэтов…

— Гавр меня туда и отвез. Башка вся в кровище, бинт за бинтом меняли. Делали «шапочку Гиппократа», как мы на ПП[11]проходили. Ничего не помогало. Кровь хлестала красивым ручейком. Так старуха эта кровотечение остановила. Взяла куриное перо, приложила к башке, дунула…

— Рита, избавь меня, я тебя прошу.

— А ты зря, зря не веришь. Бабушка мне наколдовала, чтобы он больше не бил. Чтобы нормально учился. Стал доктором. Ну и все такое… Вот, теперь заживем с Яриком душа в душу. Он сперва рассердился, как узнал, а потом вдруг говорит: «Меня то в холод, то в жар бросает. И все перед глазами плывет. А в голове крутится: „Ярик, Ритку не трожь, не трожь Ритку!"»

— Подруга, ты в своем уме?

— А что? Я эту падлу люблю. И куда мне теперь деться?

— К психологу сходи. Скажи: «Доктор, у меня проблема. Я полюбила орангутанга. Вот влечет меня, и все. Ничего поделать не могу. Как посмотрю на эту красную жопу, так и трясет меня страсть». Короче, пойди, получи профессиональную помощь. Я себе представить не могу, как ты умудряешься терпеть. Это, повторюсь, ненормально.

— Даш, а это мысль! Хотя…

— В конце концов, ты же не такая. Ты же девочка, что называется, из хорошей семьи. Откуда у тебя эта патологическая тяга к говну?

— Ярик — мое любимое говно. Родное.

— Рита, он двух слов связать не может. Вы с ним о чем вообще говорите? Что обсуждаете? Автомобильные покрышки?

— Да, скажем, покрышки. Или бамперы. Да какая разница? Люблю гниду. Люблю, хоть убей…

— Знаешь что, я этого больше не выдержу. Все, больше ничего не говори. И не звони. Правда, сил уже нет.

…До этого был сентябрь. Месяц переменчивого белого листа. Чистое начало. Я пришла на первый в жизни университетский семинар. Идя по коридорам, я чувствовала себя как в школе. Достаточно взрослые юноши и девушки, двадцати — двадцати трех лет носятся по проходу с дурацкими криками. Впереди дерутся два темноволосых парня. В углу что-то чернело; там на полу сидела такая девчонка, или даже девчушка, и громко делилась с кем-то впечатлениями по телефону.

— Да. Х…ня, а не учеба. Никакой медициной тут не пахнет. Неужели так было и у папаши? Как после этого он умудрился стать хирургом? На ком тренировался?

Подошла малознакомая мне тогда Юрченко. Я приняла ее за гардеробщицу.

— Так, кто тут разорался? А ну иди быстро во двор!

Девушка встает.

— Там холодно.

— Как вам не стыдно!

— Слушайте, мадам, тут и так шумно. От моих воплей общая картина не изменится.

— Ой, — говорит Юрченко, — а вы случайно не Асурова?

— Да, собственной персоной. Рита Авархановна.

— Ох, ваш отец! Этот человек… Боже, так вот вы его Дочь, да? Вы не представляете, какой у вас великий папа.

— Да, дочь. Кстати, представляю. И называйте меня просто Ритой. Асуровой мне уже надоело быть…

Потом она быстро срывается, армейским шагом идет вперед. Цепляет меня рукой.

— А я тебя уже видела!

Мы выходим на крыльцо, и я достаю из сумки бутылку кока-колы.

— Ну что, давай знакомиться. Я — Рита. А ты?

— Я Даша.

— Ну как тебе?

— Пока не знаю. Не очень.

— Мне тоже не очень. Но выбора у меня нет.

— Выбор есть всегда.

— Возможно. Что делаешь после занятий?

— Пойду где-нибудь пообедаю, потом сяду за уроки.

— Пообедаем вместе?

— Давай.

— Давай.

— А знаешь, я чувствую, что мы чем-то похожи.

— Неужели?

— Да. Мне кажется, ты человек такой, творческий.

— Не знаю…

— Я училась на литфаке.

— Так почему же?..

— Меня отчислили за неуспеваемость.

— Какая там может быть неуспеваемость?

— Я выпивала.

— Ну так на литфаке небось у всех такая неуспеваемость.

— Да, но у меня все по-особенному.

— Ясно. А сейчас — выпиваешь?

— Нет! Бросила. Я сейчас стала другим человеком.

— Это хорошо.

Так мы подружились. Стали вместе ходить на спектакли, в клубы, на выставки. Обменивались музыкой и книгами. Сплетничали. Создали свою классическую женскую баррикаду. Асурова была умна от природы. Она почти никогда не готовилась, но очень хорошо понимала материал. Постоянно приходила мне на помощь. Экономила мои деньги — всегда подкидывала шпаргалки, шептала ответ.

Хочу, кстати, сказать. Я не такая тупая, как может показаться. То есть таланта к естественным наукам у меня действительно нет. Учебных способностей — тем более. Знания — минимальные. Но все-таки на первых курсах была вот такая проблема — к нам приценивались. Это выглядело так: выбирали определенных студентов и специально их «заваливали». Например, на биологии меня спросили:

— Что такое половой хроматин?

Я ответила:

— Это такие закрученные хроматиновые тельца, которые встречаются только у женщин. Обычно их соскабливают с внутренней поверхности щеки для анализа.

— Неверно, два. Уварова, половой хроматин?

— Это образование из хроматина. Из женской Х-хромосомы.

— Правильно. Точно. Пять.

Так вот, таких как я обычно «заваливали». Чтобы получить взятку. Я взятки не давала, потому что не было денег. Таким образом я стала двоечницей. А Рита мне постоянно помогала. Объясняла мне, как ответить, чтобы придраться было не к чему. Она вообще, можно сказать, компенсировала мое хилое школьное образование.

Однажды со мной случилась нелепая история. Шла лекция про половые гормоны, обсуждался тестостерон. Читал заведующий кафедрой патологической физиологии Иван Владимирович Сапожников. С виду он был очень даже симпатичным — как пожилой охранник на заводе. Как такой анонимный дедушка с автобусной остановки — с плетеной сумкой в руках и с томиком Булгакова под мышкой. Носил кругленькие очки, простенький костюм цвета некоторых физиологических выделений при патологии, из-под брюк трепетно выглядывали белые носочки. Он был совершенно лысым, с седыми бровями. По оттенку кожи можно было догадаться о былой рыжине. Его внешний вид был жалким и трогательным, речь — мягкой и тихой. Многие за одно только амплуа называли Сапожникова «душкой» Сразу после тестостерона должна была прийти «тетенька с телевизора» — журналистка с федерального канала врач, ведущая передачу о здоровье. В нашем деревенском микроклимате поднялся хай, про мужской гормон пришло послушать пол-института.