Книга Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изабель обняла Брюса и меня, а ее высокий и красивый муж, панк-рокер, улыбнулся нам широко, как хеллоуинская тыква. Я ходила по залу, целовалась со знакомыми и улыбалась. Было здорово вырваться из дома.
Я наткнулась на безумную мамашу Изабель:
— Луиза, привет!
— Клер! — воскликнула Луиза. Это была миниатюрная женщина, похожая на птичку, с блестящими глазами и растрепанными седыми волосами. Она была похожа на библиотекаршу из детского отдела: добрая, но с высокими стандартами. — Жаль, что не пришла в среду. Там было на что посмотреть. А как наша Люси?
— Отлично. — Я взглянула на Люси. Ее лицо приблизилось к моему, как маленькая луна. В моих руках она была в полной безопасности.
Ее отец молча ходил по комнате и был одним из немногих, кто действительно увлеченно разглядывал картины.
— Ну и как прошел митинг? Дайте угадаю — вас не арестовали?
— О, было так приятно видеть всех этих людей! Знаешь, это изменило мое мнение о мире, о молодежи. Когда я увидела, сколько людей пришло. Полицейских я, конечно, дожидаться не стала. Села на автобус и уехала.
Да, глупо было бояться, что в центре нас встретят толпы агрессивно настроенных юнцов или команда быстрого реагирования. Луиза оказалась храбрее меня. Вот уж странно так странно.
Я взглянула на Луизу с ее прекрасными седыми волосами, разлетевшимися в стороны, как травинки. Вспомнила Лизу, которая сейчас сидела дома, прижав малыша к груди. Меня разрывало между этими двумя противоположностями.
Я уже привыкла не вспоминать о городской жизни — это казалось нормальным и правильным. Привыкла всё время думать о графике кормления, графике отхода ко сну, графике прихода няни. Мой мир уменьшился до нескольких комнат нашего дома, и мне казалось, что так и должно быть. Это правильно — тратить все силы только на дом, сад, ребенка, мужа. Или нет? Глядя на Луизу, не боявшуюся выйти в мир, на Луизу, в чьих глазах было столько жизни, я засомневалась.
Я стояла и слушала ее рассказ о митинге. Посадила Люси на пол галереи, и та стала играть с моими шнурками и немножко хныкать. Подошел Брюс, встал рядом и тоже стал слушать. Луиза рассказывала о том, как они шли по Пайн-стрит и группа молодежи отделилась от общей толпы; они окружили витрины магазина «Гэп» и стали карабкаться на фонари. Тогда она поняла, что ситуация становится опасной, и села на автобус до дома, чувствуя, что, возможно, пропустила самое интересное; а когда вечером увидела аресты по телевизору, ее переполнило чувство вины и облегчения.
А потом я ушла домой и забыла о Луизе.
Лиза теперь тоже отваживалась выходить из дома. Покорив стойку на голове с первого подхода, она решила сходить на йогу в местный фитнес-клуб. И после первого же занятия пришла домой в полном восторге.
— Что ты раньше не говорила, как это весело! Как же это здорово! Пойдем со мной. У нас лучший преподаватель в мире.
В этом вся Лиза — один раз сходила на йогу в свой задрипанный тренажерный зал и уже нашла лучшего преподавателя в мире.
Я пошла с ней, и всё время, пока мы пробирались через лес тренажеров с ковриками для йоги под мышками, чувствовала, что выше всего этого. Мы очутились в зале с окнами и стеклянной дверью. Я представила, как ухмыляющиеся качки глазеют на нас из-за стекла, пока мы делаем асаны. На тренажерах, правда, никого не было, но всё же. Сложив руки перед грудью в молитвенном жесте (что само по себе несколько некомфортно для атеиста), я представляла их там, за стеклом: мускулистые, в серых майках с потеками пота и огромных белых кроссовках. Да, йога в обычном фитнес-клубе пробуждала во мне сноба; я превращалась в ту самую правильную девочку в классе, которая всегда поднимает руку и участвует в волонтерских проектах, пока другие хлещут пиво из бочки на студенческой вечеринке.
На йоге в фитнес-клубе я заметила и еще кое-что: саркастичные лица занимающихся. Общий настрой был примерно таким: слышал я про эту вашу йогу и так уж и быть, разок попробую, но ясно же, что всё это бред. Очень много удивления на лицах и сарказма, высказанного вслух, вроде: «Ну да, конечно, любой сможет это сделать!» В нашу йога-студию тоже всё время приходили новички, но они не держались с надменным видом. Они нервничали, смущались и были рады.
Лиза, как немногие другие, была из тех, кто искренне радовался. Никогда не видела, чтобы что-то способно было так привлечь ее внимание. Инструктор оказалась действительно хорошей — мягкая, но основательная, умеющая объяснять. Лиза ей в рот смотрела. С тех пор, когда бы я ей ни позвонила, она всегда была на йоге. На йоге. Интересное предложное словосочетание: йога стала местом, куда стоит пойти, модным направлением. Дети оставались со Стивом, няней или со мной, а Лиза сбегала на йогу. Она нашла, куда сбежать. Нашла то, сопротивляться чему было бесполезно.
Для меня занятия йогой были попыткой что-то в себе исправить. Совладать с тревогой, причин которой я не понимала, тревогой, которая бралась вроде бы ниоткуда. Для Лизы же йога стала побегом — побегом из дома в реальную жизнь. Поскольку асаны хорошо ей давались, она была в восторге. Лиза с ее компетентностью, с ее детьми и коллекцией кулинарных книг на йоге переставала быть матерью. И становилась кем-то другим. Она испытала этот новый опыт — быть телом в пространстве, героиней драмы, разворачивающейся в йога-студии, йогиней — слово, которое она теперь использовала к месту и без места, — и не смогла сопротивляться. Разве жизнь домохозяйки могла сравниться с жизнью йогини?
В 1973 году наша жизнь вдруг превратилась в вереницу поездок через Пьюджет-Саунд. Паромы штата Вашингтон рассекали залив с востока на запад, от одного берега к другому. Белые продолговатые громадины, они были так неуклюжи, что было в этом свое обаяние: как будто ребенок вырезал их из обувной коробки и отправил в плавание. Внутри было скучно, как в школьной столовой. В кабине парома никогда ничего не происходило. Это было место, застывшее во времени, спокойное и унылое. Даже если за окнами гулял шторм, завывали ветра, заставляя всё внутри бурлить от волнения, и отчаянно пикировали хриплые чайки. Даже если грозовые облака собирались над небоскребами в центре Сиэтла и паром рассекал огромную толщу накатывающих волн с белыми гребешками, мы в кабине не чувствовали ровным счетом ничего. Крайне редко, раз в пять лет поднималась такая волна, что йогурт сползал по столу.
Когда лето закончилось, мама решила, что мы останемся жить на острове Бейнбридж. «Не волнуйтесь, — объяснила она. — Мы с папой больше не живем вместе, но это не значит, что мы собираемся разводиться. У нас по-прежнему одна семья. Просто теперь мы живем в разных местах».
Мы переехали в серый дом на сером пляже Маниту. Ни разу не помню, что видела там солнце. Мама навела в доме уют. Мы жарили тыквенные семечки, сидели у серого окна кухни, играли в карты и смотрели на серый залив. На том берегу виднелся Сиэтл и дома, и я знала, что там мой настоящий дом.
