Книга Зверинец Джемрака - Кэрол Берч

Шлюпки капитана и Рейни шли рядом. Оттуда доносились смех и голоса. Комере единственному на нашем вельботе было видно, куда именно мы направляемся. Я сидел рядом, лицом к нему. Комера улыбнулся мне.

— Ну-ка, ребята, навались как следует! — приказал он и обхватил своими длинными пальцами рулевое весло. — Сейчас мы им покажем, сволочам.

И началась гонка. Это ведь и была гонка — кто придет первым. Мы гребли, гребли как черти, стремясь к невидимой добыче. Комера не мигая смотрел поверх наших голов, раздувая ноздри, указывая, куда грести. Мы летели словно на крыльях. Краем глаза я видел, как другой вельбот, с грузной фигурой капитана и белесой макушкой Дага вместо маяка, остался позади; команда гнула спины, налегая на весла. Мы прошли около мили или больше, плечи у меня горели. Господи. Комера засмеялся:

— Готовсь! — приказал он и сделал знак, чтобы все замолкли.

Я посмотрел вверх. Комера сосредоточенно смотрел на нечто за нашими спинами. Шепотом — достаточно громким, чтобы все услышали, но не таким звучным, чтобы спугнуть китов, — он стал отсчитывать гребки: два, три, не сводя глаз с чего-то, чего нам не было видно. Спина и плечи у меня горели от напряжения. Наконец наш рулевой скомандовал «стой», и мы подняли весла. От пота я весь взмок, все тело дрожало, кожа на ладонях была ободрана.

Я моргнул, чтобы стряхнуть с ресниц капли пота. Из носа потекли сопли. «Лизандр», дом родной, со всеми мачтами и белыми парусами остался далеко позади.

— Саймон, — произнес Комера.

И тут я ее увидел.

Самку кашалота. Черную, сверкающую на солнце. Прямоугольная голова высунулась из воды, точно высоченный утес. Слишком близко.

— Вот она, красавица, — сказал рулевой.

Там, дальше, были другие шлюпки и другие киты — я это чувствовал. Море пенилось и жило своей жизнью. Но сейчас я видел только нашего кита. Он взмахнул рифленым хвостом, трепещущим, точно крыло мотылька, шлепнул им по воде и ушел на дно. Уплыл. Море вздыбилось, сильной волной нас подняло вверх.

Саймон поднялся, держа в руке гарпун. Одна нога у него была согнута, колено дрожало.

— Ну давай, — бормотал Комера, — сейчас, сейчас выскочит, давай, детка, где ты? Иди к папочке — осторожно, Саймон, не дергайся, она застанет тебя врасплох. Правда, негодница эдакая? Любишь подразнить, правда? Ну где ты, детка? Такой денек выдался, давай выходи, поболтаем, не стесняйся, выходи…

Кит всколыхнул поверхность воды и вырвался наружу, взметнув водопад серебристых капель — благодарение богу, чуть поодаль, на расстоянии одной-двух шлюпок.

Саймон немного расслабился. «Раз, два!» — скомандовал Комера, и мы сделали два гребка, подбираясь к кашалоту, точно жуки к туше слона. Кашалот снова ушел под воду, так же неожиданно, как и в предыдущий раз. Мы подобрались еще ближе. Кит опять выпрыгнул чуть дальше. Это, похоже, нравилось Комере — если раньше вид у него был беспокойный, то теперь он улыбался. «Попалась, красавица», — произнес он, и мы погребли дальше.

Я потерял счет времени. От остальных шлюпок мы уже были довольно далеко, но вокруг, словно котята, резвились киты. Мы плыли вместе с ними, разбрызгивая радугу по сторонам и все время следуя за той самой кашалотихой. А она издавала щелчки и хрипы и выскакивала из воды, снова щелкала и выскакивала, уводя нас за собою все дальше. Одному Богу ведомо, как Комера каждый раз угадывал, откуда она выпрыгнет. По нашим измученным спинам ручьем лился пот, но к моменту, когда мы подобрались вплотную к китихе, это было уже не важно. Самка тоже устала и с интересом наблюдала за нами своим маленьким грустным блестящим глазом, покачиваясь на волнах. «В странном месте у нее глаз, сбоку, — подумал я. — Ну и морда! Как у слонят — тех, что жили во дворе у Джемрака. Славные были слоны!» Кашалотиха раскрыла белую пасть и продемонстрировала нам ряд острых мелких зубов, который тянулся по всей длине нижней челюсти.

Саймон стоял в шлюпке с гарпуном наперевес, упершись ногой в швартовую утку, его широкие плечи были напряжены. Кашалотиха выпустила облако густой вонючей жидкости, от которой у меня защипало в глазах. Я зажмурился.

— Пошел! — скомандовал Комера.

Я открыл глаза.

Саймон застыл: до смешного маленькая фигурка на фоне прямоугольной черной морды. Гарпун затрепетал, полетел, но не достиг цели. Сэм моментально втянул его обратно, вены на тыльной стороне рук вздулись от напряжения, а Комера выругался.

— Руль держи, сопля, — обратился он к Саймону, а сам ловко переместился вперед, да так, что вельбот даже не качнуло, — садись.

По щекам у Саймона текли слезы. Он шагнул мимо меня, взялся за рулевое весло и вытер глаза рукавом.

Кашалот не видит ничего ни спереди, ни сзади, только две картинки по бокам. Не знаю, что видела та кашалотиха. Мне казалось, будто она все время смотрит на меня, — такое было ощущение. И во взгляде ее сквозило любопытство. По-моему, это была не самая умная кашалотиха на свете. Комера метнул гарпун еще раз и попал. Она вскинулась, повернула морду в нашу сторону, словно в беззвучном крике, три или четыре раза шлепнула хвостом, отчего вода вокруг забурлила, и понеслась по гладкой поверхности моря с торчащим в боку гарпуном, увлекая нас за собой. Нас подбрасывало и трясло — только зубы лязгали да кости гремели. Удержаться на месте было невозможно. Когда она захрипела, я решил, что мы сейчас пойдем ко дну как пить дать, но вельбот летел дальше, все стихии бушевали у нас в ушах, и линь пел и вибрировал, пока китиха не всплыла на поверхность прямо перед нами, заставив вельбот высоко подняться на волне.

Она перекатилась через волну, разинув пасть. Соль разъедала мне глаза. Комера неподвижно стоял на носу, зажав в руке острогу. «Гребите, гребите», — повторял голос, и мы, под руководством Сэма, медленно, но верно подтягивались все ближе к китихе. Глаз у нее еще блестел. Потом она медленно моргнула — и началось. В длину острога составляла два человеческих роста, но Комера управлялся с нею так умело, что весь мой страх улетучился. Китиха перевернулась на спину, хватая пастью воздух. Она принялась крутиться на месте. Море окрасилось в красный цвет. Комера снова и снова колол ее — семь, восемь, девять раз, — пытаясь добраться до сердца, а когда наконец попал в нужное место, из дыхала вырвался фонтан темной пенящейся крови и пролился на нас сверху настоящим дождем.

— Назад! Назад! — закричали Комера и Сэм, и мы схватились за весла, отгребли в сторону и стали смотреть, как умирает самка кашалота.

Именно тогда я по-настоящему понял, что киты не больше похожи на рыбу, чем я сам. Столько крови! Кашалотиха умирала жестокой, неистовой смертью — не то что свежевыловленные рыбины на лондонском причале. Те подыхали медленно, трепыхаясь и подрагивая. А эта громадина слепо металась в пятнах запекшейся крови, изнемогая от боли и ярости, щелкая челюстями, хлеща хвостом и изрыгая комки слизи и полупереваренных рыб, которые плавали на поверхности воды вокруг нас и ужасно воняли. Зрелище было жуткое. Такая мощь моментально не уходит. Мы смотрели с благоговением, в полном молчании. Прошло минут десять, потом еще столько же. В своих метаниях животное двигалось по кругу, и этот круг все сужался и сужался; я молил Небеса, чтобы она поскорее умерла.