Книга Вечером во ржи. 60 лет спустя - Джон Дэвид Калифорния

Ну-ка, положи это на голову и пройдись, говорю я и протягиваю ей книгу.

Другую сам кладу себе на голову и медленно двигаюсь следом. Добрая старая школа Пэнси. Сто лет прошло.

У каждого из нас книжка падает с головы раз пять, и вскоре это нам надоедает. Книги все потрепанные, но Чарли не желает с ними расставаться, поэтому я опять беру их под мышку, и мы держим путь дальше, покуда не доходим до круглосуточной забегаловки. Расположена она в каком-то переулке – место совершенно глухое, но Чарли хочет выпить коктейль из шипучки с мороженым, и мы заходим. Бармен цедит, что шипучку с мороженым ночью не подают, тогда мы опять возвращаемся на Бауэри и молча идем дальше.

Восход уже не за горами, темное небо мало-помалу светлеет. Я прислушиваюсь к ритму наших шагов, а между тем океан, что плескался у меня внутри, почти пересох – осталась лишь сырость посреди обезвоженной пустыни.

Знаешь, когда можно считать, что вечер удался? – спрашиваю я, повернувшись к Чарли.

Ну, скажите – когда? – переспрашивает она, устало покачивая головой.

Мы остановились у ее дома; под ногами грязь, засохшие листья салата, обрывки картона. Пытаюсь разглядеть птах за окошком, но для этого еще слишком темно.

Когда возвращаешься домой не с пустыми руками, отвечаю я и протягиваю ей книги.

Собираюсь оставить ей и картину тоже, но почему-то Чарли проскальзывает мимо меня на мостовую. У меня за спиной с визгом останавливается такси; она садится на заднее сиденье, но дверцу не захлопывает. А я прирос к месту и не могу вспомнить, поцеловал я ее на прощанье в щечку или нет; но очень скоро я тоже оказываюсь в такси, которое мчит нас прочь от центра.

Гостиничный номер залит синевато-стальным утренним светом: входишь туда, как в бассейн. Чарли направляется к окну, а я сажусь на кровать и с глухим стуком сбрасываю ботинки. Не исключено, что этот стук разбудил постояльца этажом ниже; будь здесь прозрачный пол, этот постоялец без труда бы увидел, как я встаю с кровати и подхожу к окну, кладу руку на плечо Чарли и разворачиваю ее к себе.

Господи, почему нам не дано читать мысли. Она прижимается ко мне губами крепче, чем мои губы прижимаются к ней, и ее руки соединяются у меня за спиной, поверх пиджака. У нас обоих голубоватые волосы и голубоватая кожа; как только я убираю руки, Чарли делает то же самое. На губах у меня остался влажный, сладостный привкус – неизведанное ощущение. Время позднее, говорю я, а сам спешу в ванную и запираюсь.

Долго стою под душем, бросив одежду на пол. Выхожу – и застаю Чарли в кровати. Лежит себе на боку спиной ко мне и спит сном младенца. Я с осторожностью ложусь на спину, и в тот же миг она, подобно мушке, угодившей в паутину, чувствует, как изменилось натяжение поверхности, откатывается от стены и закидывает руку мне на грудь. Вслед за рукой на мне оказывается ее нога, а потом одним неуловимым движением она ложится сверху. Кожа у нее теплая и нежная, дыхание пронзает меня насквозь, оставляет внутри свой след и улетучивается тем же путем. Она покусывает мою нижнюю губу, но я стараюсь не шевелить языком, закрываю глаза и уношусь далеко-далеко.

Легкий, как перышко, я плавно погружаюсь в пучину – глубже, глубже, глубже. Останавливает меня все то же речное дно, только Молли рядом нет; я в полном одиночестве. Позади меня чувствуется какое-то движение, но в мутной воде мало что разглядишь. Вижу только себя, и когда опускаю взгляд, понимаю, что я совершенно гол и при этом готов на подвиги. Ни с того ни с сего на меня совершается атака сзади. Это какое-то чудище, вроде осьминога с длинными щупальцами, я его не вижу, а только чувствую. Вот оно добирается до моего плеча, но обернуться боюсь – чего доброго, вцепится мне в физиономию, лучше уж не двигаться. Но оно не отстает: тонких щупалец у него не меньше сотни. Даром что я не шевелюсь – ползет по мне, накрывает ухо и давай нашептывать.

Обожаю запах старины.

У этого чудища женский голос. Теперь вижу, что и черный зверек тут как тут: накрыл мне лицо и норовит проникнуть в рот.

Мотаю головой из стороны в сторону, перекатываюсь на бок, лишь бы освободиться. Перекатываюсь резко и быстро, мое грозно занесенное оружие перекатывается вместе со мной, но зверьку все нипочем, так и лезет мне в рот. На последнем издыхании хватаю то, что попалось под руку, и со всей дури дергаю. Зверек больно впивается мне в губу, и я слышу истошный вопль Чарли. Во рту ощущаю вкус крови, а пальцы сжимают что-то мягкое. Открываю глаза и вижу: Чарли сидит, прислонившись к стене, и задыхается от негодования. Трет ладошкой затылок, а сама испепеляет меня безумным взглядом.

У меня… у меня не получится, бормочу я и разжимаю пальцы. С тобой – добавляю – не получится; сказал – и тут же пожалел.

Чарли пулей выскакивает из кровати и в момент натягивает одежду. Я замечаю, что посинение у нас обоих так и не прошло. Не могу понять, действительно я это услышал или просто дверные петли скрипнули.

«Тупой ублюдок» или как-то так; нет, все же это петли скрипнули.

После ее ухода я откидываюсь на спину и засыпаю как убитый – даже погружение мне больше не снится.

Просыпаюсь – губу саднит, на подушке запекшаяся кровь. Залезаю под душ и слышу, как отворилась и тут же захлопнулась дверь; выскакиваю, обмотавшись полотенцем вокруг пояса.

Ты меня прости… – начинаю я и тут же умолкаю, потому что вижу этого юнца.

Он сидит в кресле у окна, а Чарли свернулась калачиком у него на коленях. С первого взгляда заметно, насколько она переменилась. Мальчишка встает и направляется ко мне, а Чарли отходит к окну, и у меня мелькает безумная мысль, что сейчас меня размажут по стенке. Но он всего-навсего протягивает руку.

Вот спасибо, обращается он ко мне. У нас давно была такая задумка.

Я стыжусь своей наготы, хотя и обмотался полотенцем; нужно срочно одеться, но парень обошел меня кругом и преградил путь в ванную; я так и застыл на месте – не тягаться же с ним, в самом деле.

Да вы садитесь, говорит мне парень, указывая на кресло.

Чарли даже не глядит в мою сторону.

Подходит к парню, поднимается на цыпочки и что-то шепчет ему на ухо.

Тот расплывается в дьявольской усмешке и тянет:

Так-так, дедуля, ты, значит, любишь за девочками подсматривать?

Вижу, что Чарли заливается краской, но в мою сторону все равно не смотрит.

Когда они целуются, я невольно впиваюсь в них взглядом. Никогда не видел такого затяжного поцелуя. Их языки переплетаются – не языки, а пара очумелых змей. Целуются взасос, причмокивают, им хоть трава не расти, а меня пробирает озноб. Не отлипая друг от друга, дрейфуют к постели, причем Чарли не вынимает рук из его задних карманов. За свою историю этот ковер, надо думать, видел тысячи шагов, но – голову даю на отсечение – не таких.

В мгновение ока их одежда летит на пол. Чарли ложится на спину; он берет губами ее соски. Руки у меня покрылись гусиной кожей, а лицо горит, хотя только что было синюшным. В холодном, беспощадном свете до меня доносятся ее стоны и ерзанье; голова мальчишки спускается все ниже. Кровать не скрипит и вообще не издает никаких звуков – матрас хороший. Даже когда парень ускоряет толчки, скрипа все равно нет. Чарли стонет: вначале сдерживаясь, потом все громче, а под конец будто всхлипывает. Затем они останавливаются и умолкают. Она лежит на нем сверху и впервые за все утро смотрит мне в глаза.