Книга На бензоколонке только девушки - Фэнни Флэгг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она знала своих детей: им точно не понравится ни «голонка» – свиные хрящи с овощами, ни «зразы» – фаршированная говядина с рубцом. Более того, она даже не знала, что такое «рубец». Она изо всех сил пыталась найти какое-нибудь занятное блюдо, но все без толку. На кушанье под названием «чернина» – супе из утиной крови – она сломалась окончательно. О боже. Из этого точно ничего не выйдет. Надо изобрести что-то еще. Ей подумалось, что первой из детей придется рассказать Ди Ди. И вот это будет очень непросто.
Ленор забила Ди Ди голову фамильной историей Симмонзов и всякими глупостям про Первые семьи Вирджинии[32], и Ди Ди иногда позволяла себе даже некоторое высокомерие. Когда ей было тринадцать, Сьюки услышала, как дочь говорит новенькой девочке по соседству:
– Моя бабушка – шестое поколение Симмонзов из Англии. А твои родственники кто?
Сьюки заставила Ди Ди немедленно извиниться перед соседской малышкой. И попросила Ленор прекратить говорить Ди Ди, что та лучше всех.
– Ты хочешь, чтобы я врала ребенку? У животных порода имеет значение. Так почему и не у людей?
Шли дни, и Сьюки начала себя чувствовать несколько устойчивее. К счастью, если не считать того раза, когда она ехала мимо кладбища, ей удавалось успешно избегать встреч с матерью. Но вот однажды утром она заскочила на секунду в город забрать вещи из химчистки – и столкнулась с ней нос к носу.
Сьюки выдавила милое «привет», но Ленор вытаращилась на нее и сказала не «Как ты себя чувствуешь?» и не «Тебе получше?», а:
– Господи боже, Сьюки, у тебя жуткая кожа. Ты когда ходила к косметичке?
Сьюки смогла только одно – не удавить ее прямо перед скобяной лавкой. Пошла своей дорогой, но сердце у нее колотилось, а руки вспотели. Тогда она поняла, что расстроена сильнее, чем думала.
Добравшись до дома, позвонила Дене.
– Сьюки! Я так рада твоему звонку. Как ты, милая?
– Ужасно.
– Ох. Трудности?
– Ну, если желание убить кого-то посреди бела дня в полуквартале от полицейского участка называть трудностью, то да.
– Ой, милая, совсем это на тебя не похоже.
– Не похоже, верно. У меня, может, нервный срыв, а я и не ведаю.
– Ты обеспокоена?
– Да, обеспокоена. Учитывая, что я понятия не имею о своем генетическом устройстве, кто знает, на что я способна? У меня могут быть еще живые родственники в тюрьме. Я, может, представляю опасность для себя самой и окружающих.
– Ой, Сьюки, я уверена, что это не так.
– Правда?
– Конечно. Я уверена, что ты происходишь из милой, очаровательной семьи. Иначе это была бы не ты.
Вешая трубку, Сьюки понадеялась, что слова Дены – правда. Она изучила вопрос и выяснила, что у человека по двадцать три хромосомы от каждого родителя. Она, вероятно, никогда ничего не узнает о своем неведомом отце, но предположила, что ради детей и их здоровья – да и ради себя самой – ей надо найти хоть что-то о семье по материнской линии. При малейшей вероятности, что у нее есть склонность к домашнему насилию, ей надо знать об этом сейчас, а не потом.
Через несколько часов Сьюки все-таки собрала волю в кулак, позвонила в справочную и спросила номер телефона Торговой палаты Пуласки, Висконсин. Запаслась небольшим бумажным пакетом – на случай, если опять начнет задыхаться. Набрав код региона 920 и номер, услышала женщину с очень густым и отчетливым выговором, на слух Сьюки – чужим:
– Это Мэриэн. Чем могу помочь?
– О… здравствуйте. Вы меня не знаете, но я звоню поинтересоваться о Юрдабралински.
– О ком?
Сьюки произнесла по буквам:
– Ю-Р-Д-А-Е-Р-А-Л-И-Н-С-К-И.
– А, Юрдабралински. Семья с Автозаправки.
– Что, простите?
– Они когда-то владели городской автозаправочной станцией.
– А, ясно… А вы случайно не знаете, здоровая ли была семья?
– Здоровая?
– Да. Не было ли в семье диабета, болезней сердца, умственных отклонений, онкологии или алкоголизма?
– Ох ты. Я ничего об этом не слыхала. Моя мама ходила в школу с парой девчат Юрдабралински, и, насколько я помню, в семье было четыре дочки и сын, две девочки – близнецы.
– Близнецы? Правда? О боже.
– Ну да. Одна дочка подалась в монахини. И все были здоровы, насколько я знаю.
– А вы не знаете, кто-нибудь из них еще жив?
– Сейчас посмотрим… Мне кажется, Тула Танавски была Юрдабралински, пока не вышла за Норберта, но они переехали в Мэдисон. Вы родственница?
– Ой, нет. Я учусь в колледже, собираю материалы для исследования по польским семьям.
– Ну, у нас тут в Пуласки их навалом. Если хотите, я поищу для вас еще что-нибудь о Юрдабралински, где они и что с ними, но это займет несколько дней. Мы на этой неделе очень заняты. У нас Дни польки в Пуласки, и тут по уши событий – парад и все прочее.
– Ой, ну да, не буду вас задерживать. Позвоню на следующей неделе.
– Как вас зовут, дорогуша?
– Меня? – Сьюки запаниковала. – Элис. Элис Зяблик.
– Ну хорошо, Элис. На той неделе созвонимся.
Врать этой женщине было противно, и Сьюки понимала, что голос у нее не студенческий, но ей надо было не выдать ни свою подлинную мать, ни Ленор. Как она уже поняла, одно вранье плодит сотни новых. Но хоть какую-то информацию добыла. Женщина сказала, что Юрдабралински были здоровы – насколько ей известно. Сьюки большего вообще-то и не требовалось. Руки у нее тряслись. А если стала монахиней именно ее мама? Тогда она Сьюки точно не захочет видеть. И что ее ребенка воспитывали не католичкой, ей тоже не понравится. Сьюки стала теперь осведомленной. Более чем. Повторного звонка она боялась. Кто знает, что она еще обнаружит?
О боже. Дена права. Сьюки нужна профессиональная помощь.
Пойнт-Клиэр, Алабама
– Алло, доктор Шапиро?
– Да?
– Вы меня не знаете, но я вот хотела спросить. Я живу в десяти минутах от вашей приемной. Вы на дом не выезжаете?
– О, вы не выходите из дома? – спросил он с некоторым беспокойством.
– Да… ну, в некотором смысле. У меня проблема, которая, по массе причин, не должна стать достоянием общественности.
– Понимаю, но уверяю вас: все, что мы обсуждаем на приеме, конфиденциально. Хотите назначить встречу?