Книга Заяц с янтарными глазами - Эдмунд де Вааль

И не только: подняв голову, я вижу повсюду фигуры, выделяющиеся на фоне неба.

Дальше, дальше. Я вижу музыкальный ряд зданий, разреженных парками, перемежающихся статуями. Здесь улавливается ритм, который служит определенной цели. С 1 мая 1865 года, даты официального открытия, сопровождавшегося торжественным выездом императора и императрицы, Ринг служил местом для шествий и всякого рода публичных событий. Жизнь Габсбургов подчинялась строгому церемониалу испанского двора, и находилось бесчисленное множество поводов для процессий. По Рингу ежедневно маршировала городская стража, по большим праздникам — венгерская гвардия. Парадами отмечались дни рождения императора, юбилеи его царствования, прибытие кронпринца, похороны. Полки носили различную униформу: целый ворох перевязей, лент, меха, плюмажей и эполет. Находиться на венской Рингштрассе значило находиться в пределах слышимости военных оркестров и множества ног, чеканивших шаг. Габсбурги располагали «армией с лучшим в мире обмундированием», и сцена для выступлений у нее имелась соответствующая.

Я замечаю, что иду слишком быстро, как будто у меня есть не столько отправная точка, сколько пункт назначения. Я вспоминаю, что эта улица была создана для почти ритуальной прогулки светских людей по Кертнеррингу, во время которой принято было встречаться, флиртовать, сплетничать и просто показывать себя. В иллюстрированных скандальных газетках, которыми изобиловала Вена в ту пору, когда поженились Виктор и Эмми, появлялись зарисовки, изображавшие усачей с тросточками или «дам полусвета». Там был «постоянный затор, — писал Феликс Зальтен, — создаваемый рыцарями моды, аристократами с моноклями, бойцами полка выглаженных брюк».

Это было место, куда наряжались. Более того — именно там можно было увидеть лучшие, самые модные наряды в Вене. В 1879 году, за двадцать лет до женитьбы Виктора на Эмми и до прибытия в Вену Шарлевых нэцке, Ханс Макарт (очень популярный тогда художник, писавший огромные исторически-фантастические полотна) организовал «Фестцуг» — шествие ремесленников в честь двадцатипятилетия императорской свадьбы. Венские ремесленники разделились на сорок три гильдии, и у каждой имелась собственная карнавальная платформа, украшенная на аллегорический манер. Вокруг платформ толпились музыканты, герольды, пикинеры и знаменосцы. Все были выряжены в костюмы эпохи Возрождения, а возглавлял торжественное шествие сам Макарт на белом скакуне, в широкополой шляпе. И мне кажется, что вот такая мешанина — немножко Ренессанса, немножко Рубенса, чуть-чуть фальшивого классицизма, — идеально подходит для Рингштрассе.

Все это пропитано застенчивым величием, но в то же время немного отдает Сесилем Б. де Миллем[43]. Меня таким не проймешь. А вот молодой студент, изучавший живопись и архитектуру, Адольф Гитлер, всем своим нутром живо откликался на блеск Рингштрассе: «С утра до поздней ночи я бегал от одной достопримечательности к другой, но главным предметом моего интереса оставались здания. Я часами простаивал перед Оперой, часами любовался Парламентом; вся Рингштрассе казалась мне волшебной картиной из ‘Тысячи и одной ночи’». Гитлер зарисовывал все пышные здания на Ринге — Бургтеатр, Парламент Хансена, два больших здания напротив дворца Эфрусси — университет и церковь Вотивкирхе. Гитлеру очень нравилось, что это пространство отлично подходит для всяких зрелищных действ. Он видел все эти украшения совсем по-иному: для него они выражали «вечные ценности».

За все это очарование приходилось платить: участки под застройку распродавались быстро растущему сословию финансистов и промышленников. Многие из них были проданы для сооружения дворцов на Рингштрассе — зданий такого типа, где за внушительным фасадом прятался целый ряд отдельных апартаментов. Можно было жить по модному адресу, в здании, именуемом «дворец», с огромной парадной дверью, с балконами и окнами, выходящими на Рингштрассе, с мраморным вестибюлем, с гостиной под расписным потолком — и при этом занимать один этаж. На этом этаже, называвшемся Nobelstock[44], все основные помещения для приема гостей сосредоточивались вокруг большого бального зала. Бельэтаж легко узнать: вокруг его окон больше всего гирлянд и фестонов.

А поскольку многими обитателями новых «дворцов» стали семьи, разбогатевшие сравнительно недавно, это значило, что на Рингштрассе поселилось немало евреев. Удаляясь от дворца Эфрусси, я прохожу мимо дворцов Либенов, Тедеско, Эпштейнов, Шей фон Коромла, Кенигсвартеров, Вертхаймов, Гутманов. Эти бравурные здания служат своего рода перекличкой для породнившихся между собой еврейских семей, архитектурным парадом самоуверенного богатства, где крепко сплелись еврейство и любовь к пышному декору.

Я иду дальше, подгоняемый ветром, и думаю о своих «скитаниях» по рю де Монсо, вспоминаю Саккара, алчного персонажа Золя, с его вульгарно-пышным домом, выделявшимся среди прочих зданий на улице. Здесь, в Вене, ведутся несколько иные споры о евреях с «Ционштрассе», живущих за роскошными фасадами. Здесь толкуют о том, что евреи слишком уж ассимилировались, настолько ловко замаскировались под соседей-гоев, что обманули самих венцев и растворились в общем антураже Ринга.

В романе Роберта Музиля «Человек без свойств» старый граф Лейнсдорф размышляет об этом умышленном растворении. По его мнению, евреи внесли путаницу в светскую жизнь Вены тем, что не сохранили опознаваемых атрибутов своего происхождения:

Весь так называемый еврейский вопрос исчез бы с лица земли, если бы евреи согласились говорить по-древнееврейски, принять древнееврейские имена и носить восточную одежду… Спору нет, какой-нибудь недавно разбогатевший у нас галициец выглядит в тирольском костюме на эспланаде в Ишле неважно. Но наденьте на него длинный, ниспадающий складками плащ… [Представьте себе их прогуливающимися] по нашей Рингштрассе, которая потому так уникальна в мире, что на ней, среди величайшего западноевропейского изящества, можно увидеть и магометанина в красной феске, и словака в овчине, и тирольца с голыми коленками[45].

Ступайте в венские трущобы — в Леопольдштадт, и вы увидите там евреев, живущих так, как подобает евреям: по двенадцать человек в комнате, без воды. Убедитесь в том, что они кричат на улицах, носят правильную одежду и говорят на правильном жаргоне. В 1863 году, когда Виктора привезли из Одессы трехлетним ребенком, в Вене жило менее восьми тысяч евреев. В 1867 году император даровал евреям равные с остальными подданными права, разрушив тем самым последние преграды, мешавшие им получать образование и владеть собственностью. К 1890 году, когда Виктору было тридцать, в Вене насчитывалось уже 118 тысяч евреев, среди которых было много новоприбывших Ostjuden[46], бежавших из Галиции от погромов, прокатившихся там страшной волной в предыдущее десятилетие. Евреи стекались сюда и из Богемии, Моравии и Венгрии, покидая местечки (штетлы) с их убогим существованием. Они говорили на идише и иногда носили кафтаны: они по-прежнему были погружены с головой в свое талмудическое наследие. Венская бульварная пресса сообщала, что эти пришельцы, возможно, практикуют ритуальные убийства и уж точно занимаются проституцией, торгуют вразнос поношенной одеждой и прочими товарами, расхаживая по городу со странными заплечными корзинами.