Книга След грифона - Сергей Максимов

Вражеский обстрел, едва начавшись, разом оборвался. Со стороны немецких частей доносились беспорядочные выстрелы и русское слабое, но дружное «ура!». Генерал вскинул руку с биноклем и увидел группу всадников с подобием белого флага, скачущих со стороны немцев. Приглядевшись, он различил, что это наши казаки. Судя по черкескам, папахам и газырям на груди, это были кубанцы или терцы – словом, кавказцы. В его подчинении таковых не было. Да какая теперь разница! До мозга костей человек военный, Павел Иванович скорее почувствовал, чем понял, что наступил леденящий душу и одновременно горячащий кровь момент принятия решения. Решение контратаковать родилось в одну-две секунды. Времени на отдание приказа не было. Нужно просто быстро действовать.

– Коня мне! – бросил генерал адъютанту.

Не прошло и минуты, как он верхом на лошади, в сопровождении адъютанта оказался перед окопами.

– Братцы, – кричал генерал, – не посрамим Отечество! В атаку! За мной! Ура!

Он спешился, передал коня адъютанту и, не дожидаясь, когда солдаты выберутся из окопов, пошел в направлении неприятеля.

Первая цепь контратакующих подразделений уже догнала своего командира корпуса. Офицеры выстраивали вторую цепь наступавших солдат. Со стороны немецких окопов раздались хлопки выстрелов, и с опозданием, но все же ударили пулеметы. В целом атака родилась от отчаяния и, вероятно, захлебнулась бы, но казаки Мирка, изрубив немецкую батарею, обратив в бегство батальон резерва, почти одновременно ворвались на командный пункт немецкого полка и на передовую. Сразу же порубили пулеметчиков, и наступающая русская пехота стала быстро продвигаться навстречу кавалеристам. Офицеры немецкого штаба оказали серьезное сопротивление и были все до единого убиты. Вместе со своим командиром полка. Пока Мирк-Суровцев набивал полевые сумки штабными документами, в отместку за своих убитых казаки перерубили всех раненых и пленных немцев. Мирку ничего не оставалось делать, кроме как отвернуться от кровавой картины и в очередной раз выругаться в адрес казаков, которым его ругань не принесла и доли беспокойства. Они уже поняли, что их благородие казаков уважает. А чем казака на войне накажешь, кроме как не самой войной?

В немецких окопах схватились в рукопашной наступающие и обороняющиеся. Нужно сказать, что неприятельских солдат, поднимающих руки, чтобы сдаться в плен, почти не было. Это и понятно. Немецкие солдаты дрались на своей земле. Но подразделения, находящиеся в глубине немецкой обороны, дрогнули и побежали. И еще раз за последние сутки Суровцев пожалел, что не умеет свистеть, когда разгоряченные боем его подчиненные бросились преследовать неприятеля. Рубить отступающую пехоту для кавалериста не составляет большого труда, но соотношение сил было не таким, чтоб делать это безнаказанно. Его выручил казак, накануне помогавший ему справиться с немецким офицером. Фамилия казака – он запомнил – Надточий. Надточий разливисто и протяжно засвистел. Казаки оглянулись и, увидав над головой офицера характерный взмах шашкой по кругу, нехотя остановились и поскакали обратно. И вовремя. Немецкий пулемет, установленный кем-то из нерастерявшихся немцев, ударил вслед, и трое казаков свалились с лошадей. Несколько коней вместе со всадниками также попали под пулеметные очереди. Одна из пуль просвистела рядом с Мирк-Суровцевым, но другая попала в него.

* * *

Боль была острой, проникающей. Первой в его жизни болью боевого ранения. В одно мгновение с раненого плеча она, как круги по воде, разошлась по всему телу. Отозвавшись в висках, боль мгновенно лишила Сергея сознания. Он только успел увидеть поменявшиеся местами землю и небо. Как и когда упал с лошади, он уже не запомнил. Находящиеся рядом казаки бросились к нему. Они переложили его на бурку и побежали к своим пехотинцам.

Генерал Епифанцев, теперь снова сидящий на коне, отдал распоряжение отходить, назначив два стрелковых взвода с трофейными пулеметами в арьергардное прикрытие. Генерал увидел спешившихся казаков в окружении конных, несущих на развернутой бурке то ли убитого, то ли раненого. Подскакал и громко приветствовал героев сегодняшнего дня:

– Здорово, молодцы!

Молодцы нестройно приветствовали генерала. Только несколько человек до конца вяло проговорили чересчур длинную для них сейчас фразу «Здравия желаем, ваше превосходительство». Кто-то и вовсе не раскрыл рта. Было видно, что они крайне расстроены. Генерал спрыгнул с коня и подошел к казакам. Молодой штабс-капитан, лежал на бурке. Френч на Суровцеве был расстегнут, и из-под него торчали окровавленные лоскуты чьей-то изорванной нательной рубахи. На плече и груди расползлось широкое пятно от крови, на красном фоне которого блестел золотой значок Академии Генерального штаба.

– Живой? – спросил казаков командир корпуса.

– Живой он, ваше превосходительство. Только вот в сознание чего-то не приходит. А так рана не велика.

– Кто таков?

– Офицер из штаба дивизии. Он с нами разведку вел.

– Несите в тыл героя, – приказал генерал, – потом поговорим. Кто старший?

– Вахмистр Востров, – представился Востров, только теперь вспомнив, что Мирк-Суровцев, как предписывает устав, назначил его своим заместителем перед боем. Что и обязан делать каждый командир на случай своей гибели или ранения.

– Командуйте, вахмистр. Как отойдем – явитесь ко мне с докладом.

– Ваше превосходительство, их благородие велели свою сумку и планшетку в штаб передать сразу, как выйдем, – быстро проговорил Востров и протянул генералу сумку и планшет Суровцева. Также добавил к ним сумку, набитую документами из только что разгромленного немецкого штаба. – А я чего доложить можу? Это дело офицерское.

Суровцев пришел в себя. Открыл глаза, пытаясь сообразить, где он находится. Рядом громко смеялись казаки. Над ним склонилась молоденькая женщина. Сергей догадался, что это сестра милосердия.

– А я вот, барышня, точно знаю, когда раненый на поле боя зимой в снегу лежит, так ему одно спасение от смерти – ласка бабья, – говорил Надточий. – Наш штабс-капитан, хоть и не по зиме ранен, а сдается мне, что ему сейчас, как малому, титька бабья в самый раз будет.

И опять громкий смех. «Совсем распоясались казачки», – подумал Мирк-Суровцев, но тоже улыбнулся. Боль в плече не была теперь столь острой. Но очень болела и кружилась голова. Он попытался подняться.

– Лежите. Не стоит вставать, – нежным, почти девичьим голосом сказала сестра. Она тоже улыбалась.

Казаки, оборвав смех, придвинулись к Суровцеву.

– Что со мной? – спросил офицер.

– Все хорошо, голубчик. Рана ваша не опасная. Навылет. Хирург вас смотрел и сказал, что даже кость не задета, – точно пропела сестра.

– Я все же встану...

Казаки помогли ему подняться. Он сидел на кровати, застеленной свежей простыней. Правая рука была плотно прибинтована к телу. Несколько смутился, что он в кальсонах в присутствии дамы, но тут же понял, что это глупо с его стороны – стесняться сестры милосердия. Но все же покраснел. Тоже дурацкое свойство, которого он стеснялся и над которым подтрунивал его друг Анатоль Пепеляев. Голова кружилась, но в целом ранение ему показалось похожим на обмороки, в которые он падал в детстве, испытывая боль. Только боль от ранения оказалась резче и сильнее.