Книга Встречный бой штрафников - Сергей Михеенков

– На рассвете общая атака.

– Как атака?

– А так. Чем ты, Темников, недоволен? Вашу долю я во фляжках принес. – И помкомвзвода снял с плеча вещмешок. – Так что продолжайте нести боевое дежурство на занятой вами позиции. Она у вас очень даже удобная. И от ветра, и от прочего…

– Только вот задница к железу примерзает, – подал голос автоматчик.

– Под задницу соломки подстелите.

– Где ее взять, соломки той?

– Солдат не должен задавать такие глупые вопросы, – заметил помкомвзвода и занялся своим делом.

– Сколько ж ты нам принес? – И Темников указал на фляжки, которые сержант бережно вытаскивал из своего «сидора» и раскладывал перед бойцами, как генерал раскладывал бы перед особо отличившимися заслуженные ордена.

– Вам – побольше. У вас положение особое. Двойная норма. С закусью. Вот, целых две банки тушенки! Так взводный распорядился.

– Ну, тогда другое дело. – И Темников снова толкнул своего второго номера. – Лучников! Прослушаешь ты немецкую разведку!

Перед атакой батальона капитан Солодовников не находил себе места. Раньше такого не было. Расшатались нервы. Что с этим сделаешь? Как справиться с собой? Однажды, как бы между прочим, спросил у лейтенанта медицинской службы Игнатьевой. Та пожала плечами. Вот тебе и медик. И он подумал: слишком молодая и слишком красивая, жизни настоящей не видала. Да и не восприняла она его вопрос всерьез, привыкнув к тому, что мужчины в погонах со звездами говорили ей либо комплименты, либо двусмысленно шутили. Пожала плечами, не почувствовала ни шутки, ни комплимента. Вот тебе и на. А он, между прочим, спрашивал о том, что действительно угнетало его и мешало исполнению служебный обязанностей в полном объеме. Тоже мне, специалист-медик с высшим образованием, раздраженно думал об Игнатьевой капитан Солодовников. Но причина его раздражения была совершенно не в этом.

– Слышь, начштаба, давай-ка выпьем.

– Вы бы, Андрей Ильич, хотя бы сейчас воздержались, – не отрываясь от бумаг, наваленных на стол, наспех сбитый из горбыля, но служивший батальонному КП уже около года, ответил капитан Подосинников.

– А что – сейчас? Сейчас, между прочим, самое время хорошенько прогреть мотор… – И комбат попытался засмеяться. Но смех получился какой-то пустой, глупый и неуместный, как на поминках.

– Вот-вот атака начнется. – Подосинников продолжал шуршать бумагами, и комбат понял, что начштаба просто решил в очередной раз показать свой характер.

Капитан Подосинников с некоторых пор старался не поддерживать компании, которые все чаще и чаще стали собираться в штабе батальона вокруг гостеприимного комбата. У Солодовникова потом по нескольку дней длился похмельный синдром. Валились из рук все дела. Майор Лавренов грозился по телефону то гауптвахтой, то штрафным батальоном. Выслушав очередную угрозу отправить его в штрафбат, комбат пьяно хмыкал в трубку и швырял ее на рычаг.

– В том-то и дело. Не могу спокойно смотреть, как в тыл раненых тащат. Вот сейчас они сидят в окопах – здоровые мужики, а через час-другой этих Иванов и Степанов, в бинтах, с оторванными руками и ногами в тыл поволокут… И будут они на носилках и в санях плакать, как дети. И судьбу проклинать. Да и нас с тобой. Ты-то, штабная душа, этого не видел. А я войну лейтенантом начинал, командиром взвода. Где там у нас кружки были?

В эти минуты пил весь полк. Топографические карты с пометками маршрутов уже были уложены в планшеты и полевые сумки, гранаты, обоймы и диски – в подсумки и вещмешки. Туда же вместился сухой паек на сутки. Индивидуальные медицинские пакеты солдаты перекладывали поближе, в карманы, чтобы потом, если случится, товарищу или самому не пришлось долго рыться в вещмешке. Оставалось только получить последнее довольствие. И по траншеям, от блиндажа к блиндажу, от землянки к землянке, от ячейки к ячейке шли старшины со своими помощниками и разливали в подставленные кружки и котелки водку и разбавленный спирт. Это и было той узаконенной приказами Ставки мерой милосердия, которую Верховный и его генералы могли отмерить всем идущим на смерть. Отмерял, получается, своим гвардейцам и он, капитан Солодовников. Отмеряли и ему. Хотя он пил больше положенной и гвардейской нормы, и дополнительной, выдаваемой перед атакой.

Воронцов шел по траншее. Солдаты уже высыпали из землянок, жадно закусывали свежим снежком. Перед самым утром наползли тучи, затянув звездное небо и задержав рассвет еще на полчаса. То ли глаза настолько привыкли к темноте, то ли все же уже сказывалось утро, он узнавал знакомые лица, кивал им, иногда, на мгновение задерживаясь взглядом, спрашивал:

– Голиков, письмо домой написали?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, написал. И старшине передал.

– Иванов, сколько гранат взял?

– Три, товарищ старший лейтенант. Одну – противотанковую.

– Тараторин, патроны в этот раз не растеряете?

– Никак нет, увязал крепко, – улыбался Тараторин.

– Подсумок застегните.

– Он у меня застегнут.

– Проверьте оружие. Всем проверить оружие. – И он шел дальше. Солдаты расступались, и ему казалось, что им становилось чуточку легче оттого, что он, их ротный, был сейчас рядом с ними, в траншее. Легче становилось и ему рядом с ними. Запах траншеи перед атакой ему казался иным, и он его пьянил. Казалось, что атака в своей начальной фазе, последних приготовлений, уже началась. Так оно и было. Это понимали и все его солдаты. Просто об этом не принято было говорить. О том, что уже ничего не остановить, не изменить, что чья-то пуля уже легла в канал ствола на той стороне и тоже изготовилась, помалкивали.

Гиршман еще гремел своими канистрами, заканчивая раздачу.

– Ну что, старшина, всех причастил?

– Кажись, всех. Только ваша пайка осталась. Давайте, товарищ старший лейтенант, и вам плесну.

– Спасибо. Не надо.

И старшина Гиршман со всей непосредственностью воскликнул:

– Да это ж никак невозможно, чтобы на трезвую голову под пули пойти! Подставляйте свою кружку!

Фельдшер Екименков быстро вытащил из вещмешка плоскую трофейную кружку. В опрокинутой канистре зашуршало. Запах спирта всегда напоминал Воронцову госпиталь, перевязку. Так пахли свежие бинты. Так пахли халаты и косынки медсестер в тылу. Нет, косынки пахли иначе. Косынки пахли женскими ухоженными волосами, тугими теплыми косами, уложенными на затылке. Но об этом тепле и запахе сейчас лучше не думать.

Он выпил все, что ему налили. Кружка была почти полной. Кто-то протянул кусок хлеба. Может, старшина. Или, скорее всего, Екименков, у которого в вещмешке всегда было что-нибудь съестное.

Артподготовка оказалась недолгой. По Дебрикам сыграли «катюши». Потом, по всей линии перед фронтом Восьмой и Седьмой рот начали рваться тяжелые снаряды. Гвардейские минометы приземлили свои залпы кучно, накрыв деревню. А вот артиллеристы вели огонь по площадям, вразброс, вслепую. Солдаты выглядывали из траншеи и покачивали головами. Опытные окопники, они сразу поняли, что артиллеристы точных целей не имеют, что, скорее всего, никакой разведки не было произведено, и теперь вагоны снарядов летят на ту сторону, как в пустое болото, только для того, чтобы где-то там, в штабах, на генеральский стол легла среди прочих и бумажка и том, что артподготовка произведена в полном объеме, что израсходовано столько-то снарядов такого-то калибра и столько-то такого-то…