Книга Тепло твоих рук - Илья Масодов

— Попов, пойди притащи Лиховцеву, — велит Мария. — А этих уберите в класс.

Подойдя к лежащей на полу Вике, Попов хватает её за руку и тащит по мастике к Марии, парализованные ноги Вики волочатся по полу.

— Ну что, убежала? — спрашивает Мария, глядя в карие, расширенные от ужаса глаза.

— Маришечка, — шепчет Вика непослушными губами. — Пощади меня, Маришечка, — все видят, что Вика сильно дрожит и чувствуют запах мочи.

— Встань, — говорит ей Мария. — Смотри мне в глаза. Отпусти её, Попов.

Вика с трудом встаёт, видно, что внутри у неё болит от ударов об пол, но она старается стоять прямо. Из глаз её текут слёзы, и она опускает лицо, даже теперь стыдясь своего плача.

— Смотри мне в глаза, — ласково повторяет Мария.

Вика вытирает слёзы и смотрит Марии в глаза, новые слёзы сразу выступают на место вытертых, она снова отирает их, губы её дёргаются от судорог плача. Рука Вики застывает у щеки и слёзы уже свободно бегут из глаз по щекам девочки, она не вытирает их, только смотрит на Марию. Потом Вика как-то странно подаётся назад и падает, раскинув руки, изо рта её на лету выплёскивается алой лентой кровь. Её тело ударяется в пол и остаётся неподвижно лежать.

— Вы видели, как я убила её? — говорит Мария, поворачиваясь к одноклассникам. — Я затопила ей кровью мозги. Это мой любимый способ, — она вздыхает и смотрит на потолок. — Гена Пестов будет охранять детей в спортивном зале. Детей не бить, они нам ещё понадобятся. Все трупы с этого этажа сбросить через окна во двор.

Майский ветер

Класс напротив — класс биологии. В стеклянном шкафу учительница биологии Надежда Александровна собирала годами наглядные экспонаты: чучела белок, крыс, мышей, воробьёв и зябликов, сушёных рыбок и насаженных на иголки насекомых, жуков и бабочек. Стенки шкафа изнутри украшены аппликациями, вырезанными из цветной бумаги, изображающими листья и травинки, аппликации сделала несколько лет назад любимая ученица Надежды Александровны, Лида Рябкина, они запылились и немного пожелтели от старения плохого клея, но учительница биологии очень любила их, они тоже были для неё экспонатом, будто кожа и волосы самой Лиды Рябкиной, оставшиеся навечно в её стеклянном шкафу. Едва в учебном материале встречался какой-нибудь экспонат из шкафа, хоть бы и походя, лишь как косвенное упоминание, Надежда Александровна сразу бежала к сокровищнице, отодвигала стекло и вынимала объект своей любви, нервно поглаживая мёртвое существо тонкими пальцами, нежно вздыхая о нём и осторожно сдувая с него пыль, и часто в такие минуты она снова, уже в который раз, сообщала ученикам о личности Лиды Рябкиной, её маленьких талантливых руках, в которых когда-то цвело пламя любви к биологии, какой не знает теперь никто, даже сама Лида, давно выросшая и живущая где-то вдали своей взрослой, совершенно чужой жизнью.

Командиры групп занимают две первые парты у окна, Мария садится на место Надежды Александровны, которая, на своё счастье, свободна от уроков в день революции и не пришла сегодня в школу. Мария смотрит в окно, за которым виден школьный забор, стволы тополей, столпившиеся люди за забором, подъезжающие с мигающей сиреной бело-синие милицейские машины и автобусы скорой помощи.

— У нас мало времени, — говорит она. — Они, наверное, собираются напасть. Наша главная задача — успеть выйти на крышу.

В десять часов десять минут звенит звонок со второго урока. Окно на втором этаже школы открывается, блеснув стеклом, на подоконнике стоит Юля Зайцева. Перед ней — наружный школьный двор, усыпанный брошенными в панике вещами, пара раскрытых портфелей, высыпавшиеся учебники и тетради, кляксы крупных кровяных капель, как из чернильницы. Впереди, там, где забор размыкается узкими воротами, стоит военный фургон, за ним — пять милицейских машин, за ними — пустая улица, за ней — кирпичные дома с тёплыми солнечными крышами, тонкие крестообразные антенны, а дальше — небо, небо, позади которого ничего уже нет.

— Я хочу говорить с вами, — громко произносит она.

Там стоит массивный человек в защитной одежде, его наголо обритая голова чиста под ветром и непрерывно падающими лучами солнца. Глаза человека светлы, лицо устроено просто, загорелая шея широка. Это Игнат Ильич.

— Говори, — тихо разрешает он Юле, внимательно рассматривая кровь на её коже и одежде.

— У нас сорок детей младших классов. Если вы нападёте на нас или хотя бы приблизитесь к школе, мы начнём их убивать, — говорит Юля.

— Зачем? — спрашивает Игнат Ильич, спокойно глядя Юле в лицо.

— Просто так, — так же спокойно отвечает Юля.

— А если я убью тебя? — спрашивает Игнат Ильич.

— Вы меня не убьёте, — заявляет Юля.

— Убью, — хрипловато говорит Игнат Ильич.

— Не убьёте.

— Убью.

— Нет.

— Убью. Я тебя убью, маленькая сволочь.

Рядом с Юлей в проёме окна появляется Гена Пестов, который держит за плечи перепуганную первоклассницу с двумя светлыми косичками. Солнце, отражённое в открывшемся стекле, мешает Игнату Ильичу смотреть, и он щурится на свет, как дикий зверь. Гена поднимает девочку и ставит перед собой на подоконник. Девочка боится и пытается схватиться за руки Гены, но тот вдруг сильно толкает её вперёд. Первоклассница вылетает из окна, растопырив руки и ноги, как лягушка, падает на асфальт, с негромким хрустом ударяется в него грудью и остаётся лежать, вывернув одну ногу в сторону, словно сладко уснув на большой каменной постели. Юля и Гена отступают назад. Двое солдат подбегают к лежащей девочке и обнаруживают, что она умерла и изо рта её уже вытекает неживая кровь.

В десять часов пятнадцать минут (время отслеживается по салатовым детским часикам на запястье Оли Корц) Мария спускает свою свору на третий этаж школы. Шестиклассники карабкаются по партам, сваленным сверху поперёк лестницы и мерзко визжат. Их визг пугает парней из старших классов, собравшихся по ту сторону баррикад, они с ужасом смотрят на перекошенные окровавленные морды детей, на бурые напильники в их руках.

— Рви до крови, рви до крови! — воет Мария с лестничной площадки, криво сгибаясь в поясе, словно у неё приступами болит живот. Лицо её страшно. — Рви до крови!

— Рви до крови! — ревёт лезущая в атаку свора.

— Бей их! — падает вдруг откуда-то сверху грубый мужской голос. Это организовавший оборону военрук школы Геннадий Николаевич. Он гордо возвышается на завалом, в жилистой руке его кусок разломанной парты. — Бей их, ребята! — орёт военрук.

И начинается бойня.

Первый на стену врывается Петя Перепёлкин со своим верным долотом. Геннадий Николаевич наотмашь бьёт его куском парты, но Петя уворачивается и со звериным воплем заезжает долотом по колену военрука. Геннадий Николаевич ревёт и оседает назад, кто-то из старшеклассников толкает Петю в плечо и он, не удержавшись на перекошенных столешницах, с грохотом падает назад. Лёня Кашкин двумя руками опускает напильник на одного из обороняющихся, но железо звенит о подставленную ногу парты, и поднявшийся над Лёней высокий парень бьёт мальчика кулаком в ухо, Лёня валится вперёд и его душат сильные руки, бьют в лицо, топчут испачканные в мастике башмаки врагов, с плохо различимым чавканьем размазживая Лёне губы и нос. Свора застревает на границе завала, Оля Корц роняет напильник, получив удар палкой по руке, и, повернувшись в воздухе, падает на баррикаду, сжав зубы от боли, Коля Сасковец с рычанием бросается на высокого парня и втыкает шило ему куда-то в живот, Колю хватают за волосы и он летит головой в батарею, помогая себе ногами не упасть, но, врезавшись в ребристое железо, всё же падает, а раненый им старшеклассник садится на пол и сдавленно стонет от боли, когда наконец встаёт во весь рост на баррикаде Володя Попов и стреляет в одного из обороняющихся, парня без пиджака, в светлой клетчатой рубашке, из пистолета, пуля бьёт парня в грудь, отдаваясь кровью, кто-то отшатывается от поражённого в сторону, и в образовавшийся просвет врываются Миша Островерхов и Юля. Юля с хрипом уворачивается от прямого удара в лицо и вспарывает кому-то ножом живот, злобно кусает руку, схватившую её за волосы, без разбора полосует лезвием живые тела, Миша всаживает шило врагу в бедро, его бьют лицом об колено, он падает, контуженный, и его снова бьют ногами, уже лежащего на полу. Опять грохочет выстрел и ещё один парень валится назад, начинается паника. Геннадий Николаевич давно уже не может ничего поделать, он стоит у стены и корчится от боли, сдавившей ему череп, трётся спиной о стену и топчется на месте, как токующий тетерев. Он видит Марию, согнувшуюся у лестничного окна, которую не может видеть за баррикадой, она таращится на него своими круглыми глазами, раскрыв рот, из неё капает слюна, он — петух, она — курочка, и бесцветная каменная волна, налетая на Геннадия Николаевича, расшибает ему лоб.