Книга Кирза - Вадим Чекунов

Когда его угощали, особенно сгущенкой, Регнер чуть не плакал от радости, и, крутя банку в руках, приговаривал: «Этоо — о, этоо шаэпешь!» — Ребята! — сказал однажды кто-то проницательный. — Да, по-моему, это он наше «заебись» так говорит!..

Спросили прибалта.

Тот закивал головой: «Та, шаэпешь — этоо оотчен хаарошоо! Шаэпешь!» Жаль, что он сбежал. Хороший, в общем-то, парень. Хоть и прибалт.

Одна из обожаемых всеми телепередач — «Утренняя гимнастика и аэробика».

Набиваемся в ленинскую комнату и таращим глаза на девчонок в обтягивающих одеждах.

У каждого — своя любимица. Знаем всех по именам. До хрипоты спорим, чья лучше. «Ебливее», как говорят. У какой из девчонок рот более рабочий, обсуждаем. Кто ногу в сторону лучше отводит…

Дебаты жаркие. Защищают своих, высмеивают чужих. Когда на экране появлялся парень, дружно орут: «Пидор!!» Наверное, в отместку за то, что он там, а мы — здесь.

Девчонки в «аэробике» на загляденье. Спортивные, грудасто-бедрастые…

Но у самого моего сердца, рядом с комсомольским и военным билетами, лежит распахнувшая свое сокровенное худенькая брюнетка, вызволенная мной из суншевского гарема.

Ее я не собираюсь делить ни с кем.

И уже без усмешки вспоминаю просьбу Арсена оставить ему блондинку, любимую:

О своих подругах, тех, что на гражданке, больше молчат.

Обсуждать их, делиться подробностями — не принято. Не каждому даже показывается фотография.

Их письма носятся в нагрудном кармане. В отличии от писем родителей и друзей — те хранятся в тумбочке.

Им посвящяются трогательные и неумелые четверостишия в дембельских альбомах:

Привет из мест, где нет невест,

Где звезды достают руками,

Где девушек считают за богинь,

И видим мы их только на экране

Иногда кто-нибудь начинает вспоминать, как и в каких позах он имел свою бабу. Слушают такого с удовольствием, поухивая и подначивая. Знают — врет, брешет. Пиздит. Нет у него никакой бабы. Или давно она уже не его.

Ждет ли тебя твоя любимая — тема болезненная. Звучит по-солдатски грубо — «Тебя баба ждет на гражданке-то?» А ответ дать нелегко:

Два года — срок немалый.

Мрачнеют, задумываются, закуривают и уединяются.

Из духовной пищи — кино, газеты, собрание сочинений В.И. Ленина в 55 томах и музыка.

В казарме, возле тумбочки дневального, проигрыватель «Орфей». Пластинок всего две — Пугачева и «Ласковый май». Новых винилов замполит не покупает, а у нас самих денег нет. А если и есть, то тратить на духовное рука не поднимается. Пожрать бы пирожков в чипке, и то уже счастье.

От подъема и до отбоя дневальными «мандавохами» заводится сначала одна пластинка, потом вторая — «Миллион-милион-милион а-алых роз!» «Бе-е-елые ро-озы, бе-е-елые ро-озы!» И опять. И снова. И без конца.

В столовой вот уже полгода за завтраком, обедом и ужином крутят «AC/DC». Может, и больше, но я помню это со времени карантина.

Неожиданно появляется ужасного качества запись группы со странным названием «Сектор Газа». Кто солист — неизвестно, мелодии явно стырены у западных групп. Многих слов просто не разобрать. Но юмор и темы приходятся всем по душе.

«Сектор» играет во всех казармах. Какие-то их песни начинают петь на вечерних прогулках, назло замполиту. Играют под гитару после отбоя.

«Любимец армии и народа» — прочту я спустя десять лет о лидере группы Юре Хое в его некрологе.

А написанная им за полгода до смерти «Демобилизация» будет заигрываться до дыр в холодных казармах сжавшейся, развалившейся, но все еще огромной страны:

Холод. Минус двадцать восемь. Ночью — за тридцать пять.

Ни рук, ни ног не чувствуешь. Разрешили наконец-то опустить уши шапок. Лица — красные, как ободранные.

Те, кого призвали из Сибири, говорят, что здешние двадцать пять — как у них сорок. Влажность и ветер свое дело делают…

Разводы проходят в убыстренном темпе. Над плацем — рваные клубы пара от дыхания.

Самое плохое — заступить на «нулевку», пост номер ноль. Деревянная такая конура у мостика между частью и военгородком. Стоишь около нее и требуешь от снующих туда-сюда офицеров предъявлять пропуска. Хотя знаешь почти каждого в лицо и по фамилии.

Лезть, расстегивая шинель, во внутренний карман по такому морозу никто не хочет. Как и задерживаться на лишние секунды. В лучшем случае посылают куда подальше. Могут и кулаком пихнуть.

Остается тупо отстаивать смену. И вспоминать подвиг генерала Карбышева.

Заступающий на пост облачается в ватные штаны поверх обычных и всовывает ноги, прямо в сапогах, в огромные серые валенки. Надевает бушлат и сверху — шинель. На шинель — невероятного размера вонючий и засаленный тулуп.

Тулуп и валенки одни на всех, надевают их прямо на посту. Иначе и нельзя — двигаться в них невозможно. Шагу не сделаешь.

Паша Секс решил все-таки немного походить и попрыгать, согреться. Опрокинулся во всем этом облачении на спину и подняться уже не смог. Дело было ночью. Мороз, звезды. Деревья постреливают. Так и лежал, как перевернутый жук, почти полчаса, пока патруль его не заметил.

Отделался Паша легко — только нос обморозил.

После этого случая всех заступивших на пост обязали каждые пять минут по громкой связи связываться с КПП. Докладывать, что жив пока.

Меня на «нулевку» не ставят — мои сапоги не пролазят даже в эти универсальные валенки. Да и с самими сапогами беда — замены на новые не нашлось, донашиваю старые, еще в карантине выданные. Подошва вот-вот отвалится.

Тяжелее всех это переносит Сахнюк:

— Вот так вы всегда, москвичи, суки, откашиваете! А мы, блядь, за вас все делать должны, да?! Я — на мороз, а ты в тепле свою жопу держать!..

— Гитлер, заглохни! — вступается за меня Череп. — Просто повезло чуваку… Не хуя завидовать:

Вздохнув, добавляет:

— Мне бы такие ласты: Тоже в дежурке посидел бы: Бля:

Гитлер, хлопнув дверью, убегает на пост менять побелевшего там уже Кицу.

Вечером нас сменяют.

С одной стороны — хорошо. На завтра, по прогнозу, потепление со снегом. А значит — скребок в руки и на плац. И до конца наряда ты с него уже не вылезешь.

С другой стороны, в казарме сегодня тоже не сахар. Из караула должны вернуться Борода с Соломоном. Ладно, если одним только «принеси-подай» обойдется…

Едва заходим, дневальный таращит глаза:

— Борода всех взводовских в каптерку созвал! Дуйте туда живо!..