Книга Восьмой ангел - Наталья Нечаева

— Правильно, — согласился Барт. — Еще одна подсказка: Номмо непременно воскреснут в образе людей и будут править миром. А в Библии что?

— Иисус тоже воскрес! И тоже должен вернуться, чтобы править миром! — победно сообщила Мари. Или Лиза. — Профессор, так что получается, у догонских мифов и у Библии — один первоисточник?

— Сложный вопрос, — задумался Макс. — Мне кажется, антропология все время совершает одну и ту же ошибку: сравнивает этносы, ориентируясь на схожесть культур. И как-то упускает из вида, что сходство мифологий есть не что иное, как свидетельство единого первознания. То же Вавилонское столпотворение — разве не иносказательное повествование о том, как люди разрушили единый источник первознания? Вспомните, какое значение придают догоны слову! Седьмой Первопредок — самый почитаемый, потому что именно он научил людей говорить. А в свои мифы догоны до сих пор верят, как в откровение. И в Библии, раз уж мы взялись сравнивать, именно божественный Логос, общаясь с пророками, доносил до них волю Творца. И сам Творец всегда действует через слово.

— Как интересно! — хором причмокнули девчонки, выражая высшую степень одобрения. — А ведь на эту тему можно книгу написать! — добавила Мари.

— Книгу? — хмыкнула Лиза. — Познакомьтесь с писательницей!

— А что? — с вызовом скривилась сестра. — Вот возьму и напишу! Профессор, что скажете?

— Скажу, что это — отличная тема для научной работы. Насколько я знаю, исследования на тему «Догоны и Библия» еще нет. А тема занятная, очень. Я, например, не догадался…

Раскрасневшаяся Мари победоносно взглянула на сестру: слышала?

* * *

Ольга Славина снова ехала в Питер. Тем же поездом и, что любопытно, тем же вагоном. Девятым. Только место теперь было в середине.

Пожалуй, только войдя в вагон и удобно устроившись в мягком кресле, Славина почувствовала себя в безопасности. Нет, за последние сутки ровным счетом ничего нового не случилось. Никто не рвался к ней в квартиру, не беспокоил звонками, не угрожал и не преследовал. Напротив, казалось, что про нее все забыли. Даже Макс. От него по-прежнему не было никаких вестей.

Ольга уговаривала себя, что в этом нет ничего странного: Макс-то думает, что она по сей день в Турции и вернется оттуда только завтра. Почем ему знать, в какую передрягу она попала? Наверное, представляет, как она дрыхнет целыми днями под полосатым тентом, ест, пьет, смотрит фильмы, то есть набирается сил, как они и договаривались, чтобы приехать и начать работать.

Работать… Вот как раз работы-то у нее и нет. Со вчерашнего утра. С того самого момента, когда она дергающейся рукой, несколько раз зацепив до дырки тонкую канцелярскую бумагу, написала, что с приказом ознакомлена, но категорически не согласна.

Удивительно! Она всего лишь успела дойти до своей редакции от кабинета шефа, а о ее отстранении уже знала вся студия! Самые разные люди, знакомые и незнакомые, вроде бы по делам, заскакивали к ним в корреспондентскую, спрашивали что-то неважное и невнятное, сверля глазами Ольгину спину, склонившуюся над столом, когда она складывала в пакет свои вещи.

Взгляды были говорящими и очень откровенными. Одни — жалостливыми, другие — злорадными, третьи — остро любопытными.

Падение знаменитой Ольги Славиной, такое внезапное и непонятное, причем с самого журналистского Олимпа, произошло так стремительно, что никто толком не ведал, как к этому относиться. Да, честно говоря, по большому счету в это падение никто до конца не верил. С чего вдруг? Ни причин, ни повода… Конечно, все знали о трагедии в Кольской тундре, но всем также было известно, как досталось тогда самой Славиной. За что же вдруг теперь? Выяснилось что-то новое и ужасное?

Вряд ли. Журналистов такого класса, как Славина, могут турнуть с работы лишь за одно — явное расхождение с линией партии и правительства. Но и для этого надо, чтоб данное расхождение было цинично и нагло озвучено в федеральном эфире. А тут? Славина не сдавала никакой новой программы. В эфире шли плановые, отснятые давным-давно. Тогда — за что?

Половина коллег — Ольга хорошо знала нравы, царящие на студии, — конечно, уже сбегали к самому осведомленному человеку — Мусе. Но и Муся не могла ничего внятно объяснить. Лишь закатывала глаза и тыкала наманикюренным пальцем в начальственную дверь — мол, слова не добьешься. Но уж если со Славиной обошлись так, значит, виновата она по самые уши!

Наконец, Ольге надоела непрекращающаяся экскурсионная программа сотрудников, и она, подойдя к двери, просто повернула в ней ключ, отсекая и себя, и редакцию от собравшейся у двери очереди.

— Мавзолей на замке? — понимающе спросил монтажер. — Правильно, сразу надо было закрыться. Оль, ты, может, хоть нам, своей группе, скажешь, что произошло? Нам-то что теперь делать?

— Не знаю, Пашик, честное слово, не знаю, — грустно ответила Ольга. — Наверное, главный пристроит вас куда-нибудь. Без дела не останетесь. Таких профессионалов, как вы, с руками оторвут.

— Ну, а с тобой что? Когда на работу?

— А этого я не знаю тем более. Думаю, что сюда — уже никогда, — хмуро процедила Ольга.

— Оль, но вся эта история как-то связана с Мурманском? — продолжал допытываться монтажер.

— Да, связана. И больше не спрашивай ничего, а? Мне надо самой разобраться. Честное слово, я почти ничего не понимаю. — Ольга попросила об этом с такой болезненной жалобностью, что коллега лишь вздохнул и отвернулся к монитору.

Девушка перебирала бумаги, скопившиеся в столе, безжалостно выбрасывая их пачками в корзину. Некоторые откладывала в отдельную стопку: могут еще понадобиться для работы.

Для работы? Какой? Ее только что выгнали!

В голове параллельно друг другу шевелились две мысли. Одна по многолетней привычке выталкивала из уголков мозга давно вынашиваемые планы программ. На месяц, на полгода, на год. А вторая безжалостно и ядовито подначивала первую: какие планы? О чем ты? Ты больше не работаешь на телевидении!

Как? — наивно удивлялась первая.

Да так!

А где я тогда работаю?

А нигде.

Телефон на Ольгином столе звонил поминутно. Трубку она не брала — зачем? Это уже не ее телефон и не ее стол.

Монтажер, уставший от бесконечных трелей, дотянулся до ее стола, рявкнул в трубку: «Да!» — и тут же неуверенно протянул ее Ольге.

— Может, поговоришь? Это тебя, Шульгин из Питера.

Витя Шульгин, главный редактор Питерской телестудии, был давним Ольгиным другом, еще со студенчества. Неужели и до него уже дошло?

— Слушаю, — отозвалась Славина деревянным голосом.

— Лелек, — радостно ворвался в гулкое ухо Витькин бас. — Как дела? Говорят, ты в Питере недавно была, даже не позвонила. Нехорошо! Мобила твоя молчит…

— Я номер поменяла, — равнодушно сообщила Ольга.