Книга Разящая стрела Амура - Ирина Родионова

— Не желаете ли перейти улицу? — спросил он у девушки в еще чистой юбке, которая нерешительно мялась на краю тротуара.

Та посмотрела на работягу и спросила:

— А сколько вы берете?

— Всего два су и вы окажетесь на другой стороне без единого пятнышка грязи!

Девушка заглянула в свой тощий кошелек, потом печально взглянула на свою новую юбку и положила в руку работяги две монетки.

— Одну минуту, мадмуазель, — работяга сунул монеты в карман, а затем одним прыжком оказался на середине улицы.

Сообразив, что ее подло обворовали, девушка начала всхлипывать от обиды, а ловкий мошенник остановился на другой стороне, поджидая новую жертву.

Ариадна Парисовна, наблюдавшая эту сцену из окна кареты, нахмурилась как грозовая туча.

— Эй, ты! — крикнула она работяге, вылезая из кареты.

— Что угодно, ваша милость? — тот подбежал ближе, на полусогнутых ногах — Хочешь заработать луидор? — спросила госпожа Эйфор-Коровина, поджав губы.

— Конечно, ваша милость, — поклонился работяга и задрожал от жадности.

— Тогда ступай к черному ходу и жди пока тебе откроют, — приказала Ариадна Парисовна и начала подниматься по лестнице, вслед за Верой Николаевной, которая от щипков перешла к мелкому хихиканью, которое нравилось мамаше Пуатье еще меньше, чем щипки.

Поднявшись на пару ступеней, потомственная ведьма обернулась и крикнула кучеру, показывая на плачущую девушку на другой стороне улицы.

— Отведите вон ту несчастную и отвезите, куда она скажет!

Кучер вздрогнул, ему показалось, что он ослышался.

— Отвезти в ваше заведение, госпожа Гурдан? — переспросил он.

— Отвези, куда она скажет! Совсем оглох, болван?! — для острастки Ариадна Парисовна замахнулась на кучера зонтиком.

Тот моментально обернулся к дрожащей девице и крикнул:

— Эй, ты! Госпожа оказывает тебе большую честь! Садись в карету!

В этот момент на его голову обрушился удар, изумленный кучер обернулся и его рука невольно поползла творить крестное знамение. Его госпожа стояла на самом верху лестницы и лицо ее побледнело от гнева. У кучера не возникло ни малейших сомнений, что ударила его именно она.

— Святой Франциск, — пробормотал он и снова обратился к обмершей от удивления девушке. — Стойте там, мадмуазель, сейчас я разверну карету и подъеду к вам!

— Вот так, — пробормотала госпожа Эйфор-Коровина и спокойно вошла в огромные дубовые двери, которые услужливо распахнул перед ней привратник Шуазеля.

Мамаша Пуатье смотрела на Ариадну Парисовну с явным недоумением. На ее лице отразилась напряженная работа отсталого ума, а затем она с некоторой тревогой спросила:

— Госпожа Гурдан, помните, на улице Бержер вы сказали мне, что даже если Франсуаза не получит от Его Величества то предложение, ради которого мы все так стараемся, то ей все равно будет назначен пансион?

— Д-да, — слегка заикнувшись, ответила Ариадна Парисовна. Разумеется.

— Да? Это замечательно… — глаза мамаши Пуатье сузились. — А помните ли вы, госпожа Гурдан…

— Извините, мадам, если ваши расспросы не имеют неотложной важности, не могли бы вы приберечь их для какой-нибудь вечерней беседы у камина? раздраженно оборвала ее госпожа Эйфор-Коровина. — А сейчас мы должны съесть по тарелке горячего супа и приступить к урокам!

— К-каким урокам? — спросила Вера Николаевна, с трудом зафиксировав свои вращающиеся глаза на Ариадне Парисовне.

— Как странно, — встряла мамаша Пуатье, — с самого моего приезда я наблюдаю здесь повальное заикание!

— Сегодня день Фомы Заики! — рявкнула на нее госпожа Эйфор-Коровина. Тем, кто проронит не больше сотни слов за день, будут отпущены грехи, связанные с алчными помыслами.

Мамаша Пуатье хотела сказать, что никогда не слышала о святом Фоме Заике, но поспешно зажала рот ладонью. Всю дорогу до столовой она пыталась подсчитать, сказала она сегодня больше сотни слов, или же меньше. Ей ужасно хотелось спросить, считаются ли указания прислуге и кучеру наемного экипажа словами, но этот вопрос, как ни крути, никак не мог содержать менее девяти слов, а это в сложившихся обстоятельствах было бы непростительным расточительством.

Дамы уселись за стол. Им подали тазики, чтобы они могли умыть руки и лицо перед едой. Этому «варварскому обычаю» герцога Шуазеля научил турецкий посланник, во время своего визита в Париж. Герцог никогда в жизни не стал бы мыть руки перед едой, если бы в те несколько дней, что Ахмет-паша жил в его доме, не отметил интересной закономерности. После того, как Шуазель начал мыть руки перед едой, его перестали мучить кишечные колики, а «медвежья болезнь» совершенно отступила.

Шуазель даже попытался выяснить у Вольтера, есть ли научное объяснение такому феномену — исчезновение «медвежьей болезни» после мытья рук перед едой. Однако Вольтер только еще больше запутал герцога, сказав, что мыть руки перед едой — это нравственный подвиг и природа за него вознаграждает.

Вера Николаевна опустила в емкость с водой лицо, зачерпнула жидкость ладошкой и полила себе на голову.

— Мозги кипят, — сообщила она, увидев, что слуги смотрят на нее с величайшим изумлением.

Мадам Саниной вообще хотелось раздеться и отправить всю одежду в стирку.

После прогулки ей казалось, что кошмарный канализационный запах буквально въелся в ее кожу. «Сколько же мне придется отмокать в ванной, когда я вернусь домой?!», — подумала она.

Столовую во дворце герцога Шуазеля отделали по последней моде. Весь потолок занимала гигантская фреска «Трапеза богов», где весь римский пантеон небожителей поглощал амброзию в виде разнообразных кабанов, осетров и пулярок, и запивал ее, видимо, нектаром из литровых кубков. От этого нектара некоторые сатиры валялись в обнимку с нимфами «по периметру» фрески.

Подгулявший Марс явно намеревался залезть под тунику Венере. При этом их несовершеннолетний сын Эрот целился папаше в причинное место очень острой стрелой, очевидно, подражая супермену своего времени — Эдипу.[6]