Книга Сад камней - Яна Дубинянская

Разбавила приблизительно, пролив половину молока и окатив кипятком пальцы. А теперь — бегом, и это последняя идиотская пробежка, которую я тут совершаю. Абсурд уже зашкалил выше некуда, и у меня нет ни малейшего желания покорно дожидаться, каких высот он способен достичь еще.

В последний момент спохватилась, притормозила, вернулась, сунула бутылочку в ведро с колодезной водой — остудить. И не мешало бы прихватить с собой пеленки и детские одежки, выстиранные вчера Иллэ, и еще запасную стопочку с сундука, наверняка ведь оно и мокрое к тому же, это запредельно вопящее существо. Ну вот, кажется, я начинаю потихоньку втягиваться в предлагаемые обстоятельства, просчитывая наперед логику абсурда; к черту!.. Последний раз. Я уже знаю, что делать. И в запасе у меня, если я правильно помню, что говорил Отс, примерно час сорок минут, должно хватить.

Машинальным, неизвестно откуда пробившимся жестом приложила бутылочку к щеке: годится. Бегом!

Она лежала вся багровая от крика, зажмуренная — одна громадная глотка на скукожившемся в складочки лице — судя по запаху, она ко всему и обделалась, черт, надо притащить воды, вроде бы там еще остался кипяток, разбавить колодезной из ведра… но сначала покормить, чтобы заткнулась. Попробовала сунуть бутылочку в разинутый рот, но маленькое чудовище, вместо того чтобы присосаться, завертело головой, вытолкнуло языком соску и заорало еще громче, по красной щеке потекла молочная струйка. Стены совершили перед глазами полный оборот, мелькнуло окно, картина Михайля, кровать, трехногая печка… стоп. Взять себя в руки, не допустить, переключиться в автоматический режим и методично проделать всю цепочку бессмысленностей, наползающих друг на друга, потому что до прибытия почтового поезда на станцию Поддубовая-5 осталось чуть больше полутора часов, и я обязана успеть.

…Когда оно засопело, выпустив соску из расслабленных губок бантиком — таких малюсеньких, совершенно непонятно, как из них получается громадный орущий рот, — уже нельзя было терять ни секунды. Сумку на плечо; ничего не забыла?.. Разве что этюд возле ставни, не влезет, не все она, оказывается, вмещает, наша парижская сумка пятого измерения. Но фанерку от ящика надо сунуть, черт, эти гвозди, еще порвут изнутри обивку, а выдергивать некогда, надо было раньше… И яшмовый кулон в наружный карманчик на молнии, с люльки может и упасть, потеряться в лесу. Мимолетно заметила на кожаной окантовке камня прикушенный скобочкой след: черт, разве там есть уже зубы?!.

Для очистки совести все-таки очертила параболу вдоль двора, постучала еще раз во все двери, убедилась в ореховой пустоте поселения. Вышла к пруду, отыскала проход и, не глядя по сторонам, зашагала вперед, надеясь на чисто физическое, моторное чувство направления, сродни памяти пальцев пианиста или компьютерщика.

Лес стоял странный, смешной, похожий на роскошную персидскую кошку после купания. Временная зима посбивала на землю половину листьев, поскручивала оставшиеся в лоскутки, сделала покров под ногами неопределенно-бурым с редкими проблесками ярких пятен. Кое-где в ямках или у стволов еще оставались островки ноздреватого снега, неправдоподобные, анахроничные. А солнце прошивало лучами полуголые кроны, и временами, под строго определенным углом, весь лес вспыхивал изнутри золотистыми авантюриновыми искрами.

Разумеется, это авантюра. Но ничего другого же мне не остается.

Ремни корытца и сумки перекрещивались на груди, как солдатская портупея, временами давали перекос, врезаясь в подмышки, приходилось останавливаться и ровнять. Девочка спала, засунув в рот большой палец, сменные одежки у нее оказались с человеческими, незашитыми рукавами. До поезда оставалось минут сорок, нормально — при условии, что я иду в нужную сторону. Но, честное слово, этот лес, безжалостный к слабым, инертным и рефлексирующим, по своей природе должен помогать авантюристам. Иначе было бы вообще неправильно и несправедливо.

Просто поднимусь на подножку и сяду в поезд, точь-в-точь как недавно с него сходила — ни у кого не спрашивая разрешения и сметая с дороги каждого, кто попробует усомниться. Доеду до города, малой родины Танькиного мужа, а может быть, и дальше, как оно покажется нужным и правильным: у нас с собой еще полная бутылочка и стопка запасных пеленок; черт, насобачилась уже, запасливая. Ладно, абсурду и маразму вот-вот будет положен конец. В большом городе пристроить куда-нибудь ребенка не составит труда, а там подумаем, что делать дальше.

Станция показалась из-за стволов внезапно и сразу очень близко, даже не пришлось прибавлять шагу. Шиферная крыша, жестяные буквы, сквозная перфорация стен, все та же подошва и древний ботинок в углу, в прошлый раз он как-то не бросился в глаза, наверное, был припорошен снегом. Времени еще оставалось слишком много, чтобы держать груз на весу: освободилась от ремней, опустила и люльку, и сумку на сухую утоптанную землю. Подождем.

Лес шептался смазанными позднеосенними звуками. Рельсы лежали смирные и тусклые, словно две бесконечные мертвые змеи. Когда поезд подойдет достаточно близко, еще невидимый за поворотом, они, наверное, завибрируют, оживут. А может быть, раньше донесется звук; неважно. Я буду готова. Главное — не позволять себе расслабиться, растечься в тишине. Тем более что тот, кто все это придумал, вполне может наблюдать за мной и сейчас.

Бред. Откуда? С верхушки ближайшего дерева?

Вскинула голову, посмотрела панорамно вверх и тут же сама расхохоталась запредельной — дальше действительно некуда — абсурдности жеста, резко и глухо, как большая птица; ребенок в клетчатом корытце завозился и сбросил половину одеяльца. Тише, черт возьми. Не хватало еще штурмовать вагон с орущим младенцем на руках.

Повернулась направо и увидела поезд. Сразу картинкой, без вибрации и звука — плоский зеленый квадратик с дымком. Раньше времени, но это уже не столь важно. Внимание.

Присев на корточки, опоясалась ремнями и выпрямилась во весь рост. Поезд подходил к станции, распространяя все положенные шумы, стуки и посвистывания, на какой-то момент мне показалось, что он опять не остановится, простучит мимо; вроде бы нет, замедлял ход, тянулся мимо станции длинными вагонами, занавесками с железнодорожной каймой, мертвой зыбью в пластиковых бутылках, неряшливыми натюрмортами дорожной еды, а кое-где и любопытными физиономиями с приплюснутыми носами, чаще детскими, черт, в этом поезде и так слишком много детей, да остановится он когда-нибудь?!.

Мимо проплыла проводница, лицо и белый воротник блузки в темном проеме. Я шагнула вперед: не хватало еще, чтобы пришлось догонять по насыпи, — следом тянулся еще один вагон, точно такой же проем, точно такая же проводница, — и внезапно последний выхлоп, стук, щелк, стоп.

Прямо напротив меня. Даже не пришлось подходить ближе.

— Станция Поддубовая-5, — то ли спросила, то ли прочитала милая девушка, спустилась на две ступеньки, обозначившись изящным силуэтом с отблесками солнца на синей форме. — Вы почту ждете, да? Это, наверное, вам, возьмите.

Обернулась в темноту проема и — раньше, чем я успела сморгнуть, сообразить, отреагировать, отказаться, оттеснить ее с дороги, шагнуть в вагон! — протянула здоровенный, с коробку от телевизора, увесистый ящик.