Книга Я - нет - Лоренцо Ликальци

— Тогда это… погоди… Сэлинджер! Неужели тебе удалось раскрутить на интервью самого Сэлинджера?!

— Нет, не будем преувеличивать мои возможности…

Она бросила на меня взгляд, который читался так: эта затея должна понравиться и тебе тоже.

Я немного подумал, и до меня дошло. Как только мы появились в Нью-Йорке, я попросил ее найти возможность взять интервью у одного полезного для меня человека и взять на это интервью меня.

— Это Джон Ли Хукер!! Ты сделала это! Спасибо… Давай возьмем с собой еще Лауру! Хотя нет, она будет отвлекать нас, а я собираюсь вызнать у него кучу вещей. Позовем бебиситтер и отправимся вдвоем. Когда назначена встреча?

В этот момент я был взволнован сильнее, чем она.

— У нас с ним ланч… Но это не Джон Ли Хукер.

— Нет?! — Моему огорчению не было предела. — А кто тогда?

— Один актер.

— Актер? Но мне не интересны никакие актеры.

— Знаешь что? Я предпочитаю делать интервью не с те-ми, кто интересен тебе, а с теми, кто интересен мне!

— Ты так на меня посмотрела, будто хотела сказал, что я…

— Ничего я не хотела, успокойся.

Я ошибся. Она действительно не собиралась говорить ничего для меня обидного, мне просто показалось.

— Ну и кто это в таком случае? — спросил я, уже слегка ревнуя.

— Величайший человек! Самый великий из всех!

— Ах, самый великий! Понял… Иди-иди, у тебя достаточно милая попка, чтобы он клюнул на интервью с тобой… Де Ниро?

— Уф!.. Нет, не он. Ладно, даю подсказку, поскольку ты сам никогда не догадаешься… Рон.

— Кто?! Розалино Челламмаре?[30]А разве он актер?

— Да нет же! Я не настолько экзальтирована, чтобы интервьюировать Розалино Челламмаре. Ты что, дурак? Рон! Рон «Ридж»!

— Кто?!

— Рон Мосс, ну, «Дерзкие и красивые».

— Этот тип со здоровенной нижней челюстью?

— Ну да, он самый! А разве ты отказался бы иметь такую челюсть? Он — полный отпад! Как только подумаю… Как он мне нравился!.. Знаешь, когда я была девчонкой, я не пропускала ни одной серии «Красивых»!

— Слушай, ты ненормальная? Надеюсь, ты шутишь!

— Шучу? Да я с ума сходила по нему, так мне хотелось познакомиться с ним!

— Ну ты даешь! Большую пустышку еще поискать надо!

— И это говорит мне президент фанклуба Пупо?!

— Какой, к черту, президент фанклуба Пупо? Это была шутка. Может, неудачная. По-твоему, я похож на президента фанклуба Пупо?

— Еще как!

— О господи!.. Неужели?

— Да.

— Извини, но тогда какого черта ты связалась с типом, зная, что он президент фанклуба Пупо?

— Так уж получилось…

Я повернулся к Лауре и заявил:

— Никто тебя не держит.

Я не шутил. Может быть, даже когда воображал себя президентом придуманного мною фанклуба «Тащимся от Пупо», и уж точно, когда мы поцапались из-за Мосса. Потому на следующий день после интервью Элиза ходила с затуманенным взором. Оставалось надеяться на лучшее. Если у меня родится сын с тяжелой нижней челюстью, я хотя бы буду знать, кто его отец.

Если я выхожу из дома один, я посвящаю себя любимому хобби: разглядывать людей. В Нью-Йорке нет ничего, что мешало бы выбору объектов. Правда, я никогда не обращаю внимания на странных типов, хотя они здесь — норма. Мне нравится смотреть на людей, ничем не выделяющихся, незаметных: например, на клерков, которые по утрам идут на работу одними и теми же ежедневными маршрутами, перекусывая на ходу хот-догами, наклоняясь вперед, чтобы не закапать галстук кетчупом; на домохозяек, замученных бытом, несущих тяжеленные сумки; на мускулистых негров, играющих в баскетбол на асфальтовых площадках, отгороженных от несущихся машин металлическими сетками. Еще я смотрю на женщин, на некоторых из них, тех, что, кажется, несут в себе какую-то тайну; на тех, что проходят мимо меня с отсутствующим или беспокойным взглядом, знаком некоего внутреннего потрясения; на тех, что, греясь в солнечных лучах за столиком бара, оглядываются по сторонам в ожидании кого-то, кто никак не придет. Я ищу вдохновения. И существуют места, где я его нахожу.

Например, в Бруклине, куда я хожу покупать сигареты в угловой табачной лавке у входа в общественный парк и заодно, раз уж я там, снимаю этот угол на фотокамеру. Или же иду к Дакота Билдинг на Семьдесят второй улице и стою там в оцепенении перед главным входом, у которого псих застрелил Джона Леннона. Или же брожу по «Мэннис Мьюзикл Инструменте», где Эрик Клэптон и Лу Рид покупают себе гитары… И мечтаю.

Год назад мои музыканты приехали ко мне в Нью-Йорк и мы записали здесь диск, гораздо лучше, чем тот, что мы сделали дома. Как я и предполагал, в Америке он не вызвал никакого интереса, зато в Италии… Короче говоря, парни из фирмы звукозаписи были очень довольны. А я — нет. Я грезил о фуроре! В результате несколько хвалебных рецензий, много обещаний, ночной сюжет по ТВ, который я не видел, поскольку заснул раньше. На том все и кончилось. О турне не могло быть и речи: маленький репертуар, а главное, мало людей, расположенных платить за то, чтобы послушать, как мы играем. Нам предложили работать на разогреве других групп и певцов, из тех, чьи имена даже стыдно называть вслух.

Сейчас мы заканчиваем работу над вторым диском. Он еще лучше предыдущего. Я убил два года, сочиняя музыку для него, но оно того стоило. На этот раз я уверен, что мы произведем фурор, я это чувствую. Диск сейчас проходит мастеринг на «Стерлиг Саунд», в одном из ведущих храмов нью-йоркской музыки. А недавно нас пригласили сыграть несколько раз в одном заведении в Виллидж, где всегда полно музыкантов разных рас и широт, а также всяких знаменитостей. И когда мы исполняем мою новую музыку, сразу видно, что она доходит до людей, я ощущаю, как она их забирает, понимая, что в ней есть нечто большее, чем просто музыка, потому что на этот раз я вложил в нее всю свою душу, ведь невозможно хорошо сделать работу, любую, если у человека ее нет, души.

Музыка, определенная музыка в определенные редким моменты, действуя на слух, заполняет мозг, отзывается в сердце, трогает нервы и проникает в душу. Я верю, что музыка — онтологическое доказательство существования Бога. Если бы Бога не существовало, то не существовало бы и музыки, но поскольку музыка существует, это непреложно свидетельствует о существовании Бога!

Философия и музыка — две части меня, потому что наиболее адекватно представляют две мои природы: рассудок, который заставляет меня производить постоянную вивисекцию собственной жизни, и сердце, которое волнуется или, точнее, которое начинает опять наполняться эмоциями благодаря Элизе. Без нее, без Элизы, я никогда бы не вернулся к музыке.