Книга Меч Константина - Наталья Иртенина

— Легендарный террорист одиннадцатого века, основатель исламской секты убийц. В своей неприступной горной крепости устраивал наркотические оргии посвящения в секту. В общем, зомбировал под гашишем своих фидаев. Они от этого становились безбашенными головорезами и наводили ужас на весь Ближний Восток. Наградой им были новые дозы гашиша и видения райских кущ. А что еще нужно наркоману?..

Как и Паша, от такой информации к размышлению я сделался мрачно задумчив. Ничего себе традиция получается. Десятивековая! Это уже никаким топором не вырубишь, никакой атомной бомбой, никакими мирными переговорами…

За три последних дня мы нашли еще две подорванные церкви. От местных узнавали, что эти тоже были неработающие, стояли никому не нужные; одну как будто хотели восстанавливать, да так и не собрались. О самих подрывниках сведения поступали разноречивые. Кто-то говорил, что это чеченцы, другие — что столичные бандиты расчищают землю под свои торговые центры и лас-вегасы. В реальности их никто не видел.

За те же три дня мы устроили небольшой погром в еще одной конторе геббельсова спецназа и разнесли в пух загородную порностудию, совмещенную со стриптиз-клубом. В этом притоне отряд едва не лишился командира Один из бандитов-охранников чуть-чуть промахнулся из своей базуки, проделал большую дыру в стене притона А напоследок мы еле унесли ноги из коттеджного поселка, на вид совершенно мирного, только напичканного по периметру минами и растяжками. Кто там жил, такой тревожный, мы не смогли узнать. Февраль хотел вернуться, рвал на себе камуфляж, обещал, что устроит им взятие Варшавы фельдмаршалом Суворовым, но командир вежливо велел ему заткнуться. Фашист прихватил в геббельсовой конторе настоящую саблю — на стене в кабинете главного висела И тут же напросился в ученики к меченосному Монаху. А Леха задался вслух вопросом: какой смысл громить все эти притоны-бордели, если они сразу опять поднимаются, да еще, может, на страховочные деньги?

— Смысл в том, — сказал Февраль, мгновенно ожесточаясь, — чтобы они поняли, что мы не оставим их в покое. Что здесь нет для них рая. Будем громить их до тех пор, пока они не уползут к чертям собачьим.

— Не избегнут, — лаконично подтвердил Паша.

Леха помолчал, а потом снова за свое: — Ну а чем мы-то отличаемся от этих бандитов? — беспокойно спросил он. — Мы же просто погромщики. Даже если за идею.

Февраль зло засвистел и отвечать на это не стал. Матвей от удивления закашлялся, а Паша, как всегда в противоречивой ситуации, начал вздыхать. Я мысленно сказал Лехе спасибо — если б он меня не опередил, я бы сам задал Святополку этот вопрос Может быть, не при всех, наедине, но обязательно спросил бы.

— Да ничем, — спокойно, не оборачиваясь, произнес командир. — Ничем не отличаемся.

Я оторопел и споткнулся о корягу на дороге.

— Как это ничем?! — взвился Фашист, мгновенно охрипнув от возмущения. — Какая там еще идея?! Мы воюем за страну, за народ…

— Утихни, юноша, — невозмутимо оборвал его Святополк и повторил: — Мы ничем не отличаемся от бандитов. Мы даже не партизаны. Национальную освободительную войну можно вести только от лица всего народа, а не от своего собственного. Но нельзя воевать за народ, который не видит агрессии против него, не чувствует дыхания смерти, не передавал нам права сражаться за него. Да и Церковь ни к чему такому пока еще не призывала. В этом вся хитрость нынешней войны. Она всех нас, дерущихся, ставит вне закона, вне права. И наши враги это хорошо понимают, они с самого начала положили это в основание своих действий. Поэтому они всеми силами тиражируют «мир и безопасность», поют нам свою бесконечную колыбельную про стабильность, борьбу с бедностью и прочее. Можно хоть в каждой деревне с трибуны рассказывать о войне и устраивать курсы по гражданской самообороне — большинство не услышит или ничего не поймет. А если и поймут — безнадежно опустят руки. Оружие массового поражения сознания работает по всем направлениям. Специально для таких понятливых внедряется мысль о бессилии что-либо изменить.

— Но ведь вокруг смерть, как же они не видят войну? — наивно поражался Леха.

— Ты-то сам давно ее заметил? — осведомился Варяг.

Леха стушевался и умолк. Через пару минут командир решил ободрить его:

— Это, парень, настоящее искусство — кромсать мясницким ножом по-живому и внушать жертве, что она испытывает райское наслаждение. На худой конец — просто не чувствует боли. Именно это они и делают с нами.

— Ювелирная стратегия, — пробормотал Фашист.

К вечеру мы зашли на церковное подворье в невзрачном фабричном городишке. Служба уже закончилась, священник, отец Василий, сперва приглядывался к нам, расспрашивал, а потом пригласил отужинать чем Бог послал. В трапезной на стол перед нами выставили угощение — целую гору пельменей со сметаной.

— Так ведь пост сегодня, батюшка, — удивилась Василиса.

— Все вы путаете, ребята, — улыбнулся священник. — Пост в душе, а не в пельменях.

После такого благословения от всей горы через пять минут ничего не осталось.

Отец Василий остановился возле Кирюхи, облизывающего пальцы, и погладил его по го лове. Кир ошалело дернулся, уходя от внезапной ласки.

— Я не маленький, — буркнул он.

— Верно, — вздохнул отец Василий. — У тебя на душе, видно, столько, что на троих взрослых хватит. — Затем оглядел всю компанию и печально молвил: — Ох, не делом вы занимаетесь, ребятушки, не делом.

И вышел из трапезной.

За столом стало тихо — как ангел пролетел. На Кира и вовсе будто ведро ледяной воды вылили, на замерзшего воробья стал похож. Он кое-как запихнул в себя последний пельмень, заел сметаной и выскользнул из комнаты. Потом я видел его во дворе, возле церкви. Вместе с отцом Василием сидел на скамейке, о чем-то они разговаривали. Кир смотрел на священника с явным уважением, как на авторитета.

Утром командир наконец-то повел нас на базу, которую я до сих пор еще не видел. По дороге я спросил Кира, о чем он говорил с отцом Василием.

— Ну так, обо всем, — уклончиво сказал Кир и добавил с загадочным видом. — Он контра.

— Чего?! — разинул я глаза.

— Не понимаешь? Контра — это кто против обожравшихся уродов, ну, типа таких, как тот лебенсраум, про которого я тебе рассказывал. Мы с пацанами себя так называли — контра. Мы хотели иметь много денег, чтобы плевать сверху на этих гадов и не унижаться перед ними, Ваш отряд тоже контра, только со своими фишками. Вы тоже уродов бьете. — Кир замялся. — Только он сказал, что нельзя уродов называть так, это типа плохо. А чего плохо, если они и есть уроды? Дерьмо не назовешь конфетой, так?

В этот момент я и решил открыть ему свою тайну. Убедившись, что нас никто не слышит, я спросил:

— Ты играл в Лору Крафт?

— Ну играл. А чего?

— Интересно было?

— Не-а. Она кукла. Зачем мне играть в куклы, если можно по-настоящему убивать. Если ты умеешь водить истребитель, ты же не будешь за имитатором сидеть с утра до ночи?