Книга Зов лабиринта - Наталья Иртенина

«Потому что мое место не там. Когда я понял это, я ушел». – «А где твое место?» – «Не поверишь – везде». Счастливая широченная улыбка и взмах рукой – весь мир. И тогда Ди познала, что такое зависть – самая что ни на есть черная. С белой окантовкой – яснее ясного было, что ей самой этого всего мира не дано, никогда она его не получит, а если бы и получила – не удержала бы в руках. Мир всего лишь дарит ей свои пути-дороги. А ее собственный мир – только крошечная точка – пространство перекрестка. Слишком мало и хочется большего. Потому что желание рассудком не пересилишь, голыми построениями тоскливую скуку не развеешь. Только это большее само гонит ее от себя. Устраивает охоту с травлей, сбрасывает в море, обвиняет в самозванстве. Маски одна за другой оказываются ошибками. Спасибо, не роковыми.

«А ты уверен, что не ошибаешься?» – «Вполне. Я уверен, что прав». – «Ах да, я забыла, ты же не любишь промахиваться. Выверяешь все с аптекарской точностью?» И не хотела язвить, а все равно вырвалось – бессмысленная насмешка, укол тупой иглой, бессильный, выветрившийся яд. «Скорее снайперской». Ухмыльнулся и отправил друг за дружкой два камня в одну и ту же точку прибрежной отмели. Ди проследила за их полетом и почти синхронным бултыхом. «Только не надо пижонить. Конечно, ты прав. Ты всегда прав. Ты вообще у нас правильный, да? Во всех отношениях беспримерно образцовый. Ну просто эталон качества. Гарантия бессрочная, ручательство Господа Бога». Хриплый надрыв. Почти ненависть. Бессильная и отчаянная.

Никита смотрел на нее озадаченно и озабоченно. «Что с тобой, Ди? Я что-то не то сказал? Или ты опять решила покусаться?» – «Я решила, что ваше величество Идеал – не про мою скромную честь. Спасибо за компанию, мне пора. А то становится слишком приторно». Рывком поднялась на ноги, стряхнула с себя песок – одежда уже подсохла – и поплелась прочь. Но не успела сделать и двух шагов, как он окликнул ее – спокойным, безмятежным, даже легкомысленным тоном. «Эй! А помнишь, как тебя в университете прозвали? Клякса!» Ди остановилась на полушаге и резко повернулась. Упрямая решительность, еще четверть минуты назад красовавшаяся у нее на лице, на глазах сменялась по-детски выразительным недоверием. Ожиданием подвоха. «Не помню. Почему?» – «А ты всегда срываешься неожиданно. Не уследишь за твоими перепадами. Ты похожа на чернильницу, из которой все время каплет. Нет, скорей брызжет». Ди уже забыла о своем намерении гордо удалиться и стояла на месте в растерянности. «Правда? Я в самом деле… без тормозов? Я думала, это незаметно. Ты действительно считаешь, что у меня чернильная душа? Что же мне с ней делать?» Никита хитро прищурился. «Добавить белил. И приделать крышку». Ди не на шутку расстроилась. Она снова плюхнулась в песок и пронзительно-грустным взглядом принялась обшаривать окрестности – бесцельно, ничего не видя, не замечая. Никита продолжил щадящую терапию, начатую болевым приемом: «Вообще-то я не помню, за что тебя Кляксой прозвали. Чернильница мне только сейчас в голову пришла. Раньше ты была… слегка не такой. Но, знаешь, тебя не стоит обзаводиться по этому поводу комплексом неполноценности. Ты говоришь, что я правильный. Я не знаю. В этом не может быть никакой уверенности. Но заметь, никто не говорит, что ты – неправильная. Я, может, иногда тоже промахиваюсь». – «Ну да, ты еще скажи, что на ошибках учатся. Слишком просто, слишком тривиально». Никита очень удивился – тем естественным, без капли наигранности, непонимающим удивлением, которое в любых ситуациях лучше всяких слов говорит: ну и что за глупости вы мне тут рассказываете? «А зачем тебе сложности? Жизнь в принципе построена на тривиальностях – она же все время себя повторяет. И ошибки повторяет. По-моему, право ошибаться вообще надо внести в список основных прав человека. Ошибаюсь, следовательно живу. Только нужно уметь вовремя называть ошибки своими именами. Чтобы спать спокойно. Я понятно излагаю?»

Ответить она не успела. Перед ними из ниоткуда вырос огромный человек в милицейской форме – просто-напросто нарисовался в воздухе, бесшумно и незаметно. Ди увидела его и вздрогнула. Напряглась в ожидании неприятностей – стала как натянутая до предела струна: легчайшее прикосновение – и тугая распятая застылость рассыплется пронзительным всплеском трепещущих нот. Меньше всего ей сейчас хотелось видеть милицейских, тем более разговаривать с ними. Усатый гигант приложил руку к фуражке. «Сержант Морковин. Госпожа Димарина, вам придется проехать со мной в прокуратуру, ответить на вопросы». «Какие вопросы? Все, что я могла сказать, я уже сказала вашему следователю». – «Мне велено доставить вас в прокуратуру для дачи показаний. Остальное мне неизвестно». Ди беспомощно оглянулась на Никиту. Тот кивнул головой. «Тебе в любом случае придется это сделать. Не волнуйся, все будет в порядке». И ободряюще улыбнулся. У него был бесконечно разнообразный набор улыбок на все случаи жизни.

Усатый детина в форме с интересом разглядывал его исполосованную половину лица. Кровь уже перестала течь, запеклась толстыми багровыми дорожками. Сержант, переведя простодушный взгляд с него на нее и обратно, неопределенно хмыкнул. Ди готова была сквозь землю провалиться. Если бы умела краснеть – сделалась бы румяной, как цветущий мак. Напустив на себя независимый вид, неохотно поднялась, снова отряхнулась. «Мне нужно переодеться. Я могу это сделать?» – «Нет проблем. Заедем к вам домой». – «Только не домой. Я живу в гостинице». – «Как скажете».

Милицейская машина стояла чуть поодаль, на границе поросшей травой земли и прибрежной песчаной полосы. Еще дальше начинался сосновый перелесок, полого поднимаясь в гору. «Кстати, как вы меня нашли?» Ее сопровождающий самодовольно усмехнулся в усы. «Такая наша работа – находить. Я заметил тут недалеко машину вашего приятеля. Дальше несложно».

«Однако, – думала Ди, усаживаясь на заднее сиденье. – Уже всему городу известно, что у меня есть приятель. Интересно знать, какую роль они ему приписывают. „Вдова убитого ищет утешения на груди бывшего монаха!“ Не удержавшись, она фыркнула. И увидела в зеркале водителя вопросительно-недоуменный взгляд детины. „Это я не вам“. Отрезала, как топором махнула. Отвернулась к окну. Окинула напоследок глазами пляж. Ника там уже не было. Почему-то от этого стало грустно до тошноты.

Лейтенант Куницын, чья фамилия некогда гордо звучала как Кауниц, не был белокурой арийской бестией – он был всего лишь образцовым потомком обрусевших немцев. То есть педантичным, исполнительным и прилежным молодым человеком с самыми серьезными видами на жизнь и обустройство в ней. Поэтому он мучительно переживал в тех случаях, когда дело не ладилось, зависая в мертвой точке, когда не удавалось проявить свои лучшие качества и когда не оправдывались чьи-то возложенные на него надежды. По счастью, в этих тупиковых ситуациях на помощь Куницыну приходили истинно русские хитрость и изобретательность, тщательно укрываемые обычно под видом русского же деревенского простодушия, – способности, унаследованные лейтенантом от славянской половины родни.

Вот уже больше трех недель Куницын героически выдерживал регулярные атаки старушки Иванцовой, лишившейся любимой кошки в результате памятно-печальных событий. Пожилая женщина навещала прокуратуру каждые два дня – ровно с той же периодичностью, с какой раньше выгуливала питомицу. Лейтенант удивлялся и восхищался старушкиными неуемностью и постоянством, но каждый раз вынужден был виновато разводить руками – кошечка на улицах ему не попадалась. По правде говоря, все кошки, и домашние, и бродячие, были для него на одно лицо, то есть морду, и он никак не мог понять, почему бабушка не возьмет себе любую бездомную. Но долг есть долг, тем более долг сотрудника милиции. Словом, Куницын страдал.