Книга Мой нежный варвар - Джудит Френч

Добравшись до вершины стены, Кайан подождал, ожидая, что вот-вот раздадутся вопли Роксаны, но ничего не услышал, кроме шума ветра над озером и крика ночной птицы. Тучи, закрывавшие луну, ушли, и она светила холодно и ярко. Он уже собрался спрыгнуть, но передумал. Услышав мужской смех, Кайан вынул из сапога нож.

Шаги. Это охранники идут мимо стены сада.

— Говорю тебе, это истинная правда. Спроси у Амоя. Он тоже был там. У нее такая грудь…

Кайан услышал, как две струи зажурчали у основания стены. Затем мужчины пошли в разных направлениях. Он медленно сосчитал до трехсот, перед тем как спрыгнуть.

Кайан вернулся к тому месту, где оставил связанного раба, и опустился на колени рядом с ним.

— Выслушай меня внимательно, — сказал он. — Госпожа не пострадала, а ты стал богаче, потому что помог мне. Если ты расскажешь об этом, то навлечешь на себя гнев царя. — Он вложил еще одну монету в руку раба. — Я развяжу тебя, но если ты хотя бы пикнешь, я вернусь, и ты умолкнешь навсегда. Понял?

Раб пробормотал, что понял. Кайан разрезал веревки ножом, взобрался по стене в тридцати шагах от спящих часовых и исчез за деревьями, растущими около озера.

Майет собиралась позвать охрану. Она знала, что если не сделает этого, то допустит большую ошибку. Но ее охватило сомнение. Что, если Кайан говорил правду? Вдруг Птолемей обманывал ее? Но зачем ему лгать? С другой стороны, зачем принцу Кайану приходить сюда и так рисковать?

Здесь что-то не так. Она чувствовала это, но кто из них обманывал ее? Геспер знала больше, чем говорила ей, но узнала ли она принца Кайана, Майет не могла сказать.

Что сказал варвар? «Твой сын жив и здоров».

Если он говорил правду, тогда она не была сумасшедшей. Возможно, ее сны были чем-то большим, чем видения, порожденные больным рассудком. В видениях ей являлся черноволосый человек, но был ли это принц Кайан? Шрам… она помнила, что на его верхней губе был шрам. Но она не рассмотрела его лица и не увидела, есть ли у него шрам.

Кайан подтвердил, что она вдова и что ее покойный муж был другом Птолемея. Если оба они говорили одно и то же, почему тогда они называли ее по-разному и по-разному описывали ее происхождение? И почему Птолемей сказал, что ее сын умер, если это было не так? Как он мог быть так жесток?

С бьющимся сердцем она направилась в сад. Там было тихо. Может, Кайан где-то притаился? Нет, вряд ли. Он уже успел выбраться отсюда, пока она раздумывала. Но он обещал, что вернется… Она вздрогнула от порыва свежего ветра. Что бы он ни замышлял, принц Кайан не был похож на пустослова.

Она посмотрела на луну, похожую на огромную дыню, висевшую посреди сверкающих драгоценных камней на черном небе. Может, ее сын где-то тоже смотрит сейчас на луну? Думает ли он о ней, пытаясь понять, почему она покинула его? Из ее глаз брызнули слезы, она смахнула их рукой. Такими мыслями можно довести себя до безумия. Ее сын умер, его тело предано пескам, его душа…

Майет опустилась на колени, обхватила себя руками и начала раскачиваться в разные стороны.

— Где ты? — плакала она. — Мои руки хотят обнять тебя!

Пустота в душе была единственным ответом на ее мольбы. Утратив память, она лишилась веры, у нее не было бога, не было ни дома, ни родины. Без прошлого она могла лишь восседать на египетском троне, ничего не имея за душой, кроме скорби.

Птолемей распахнул раздвижные двери в опочивальню жены. Рабыни закричали от испуга и убежали. Ручная газель заметалась в панике, обезьянка взобралась на верхушку черной базальтовой статуи богини Секмет и завизжала.

— Артакама! — прорычал Птолемей.

Он пожалел, что не вызвал ее к себе. Ему не нравился ее дворец, он был чересчур… египетским. Яркие настенные росписи, повествующие о загробной жизни, покрывали выбеленные стены. Перед многочисленными алтарями ее гротескных богов со звериными головами курился фимиам. Повсюду были бритоголовые жрецы и дюжины кошек, что внушало ему неприятное чувство… ему начинало казаться, что он чужой в собственном царстве.

— Артакама! — позвал он снова.

Она поднялась со своего узкого ложа, потерла глаза и зевнула.

— Чего ты хочешь, о могучий буйвол черной страны?

Он был не из тех, кому нравилось грубое обращение с женщинами, и он крайне редко поступал так с ними. Но если она будет выходить за рамки дозволенного, он сделает исключение из правила.

За занавесками, где располагались ее рабы, послышался смех. Артакама метнула туда яростный взгляд, и смех мгновенно умолк. Она хлопнула в ладоши, и из алькова появилась пожилая женщина.

Артакама стояла с вытянутыми руками, пока служанка надевала ей парик и белое льняное набедренное одеяние, собранное в складки. Затем кивнула, и женщина торопливо удалилась.

Артакама была спокойна, словно он имел привычку приходить к ней среди ночи без предупреждения. Сурьма под одним глазом у нее смазалась. Ее прекрасная грудь была обнажена, торчащие соски были подкрашены красным цветом. От нее пахло мускусом.

Она грациозно опустилась на колени и спросила:

— Что привело тебя ко мне, о великий царь?

Ее глаза были полуприкрыты, красные губы соблазнительно изгибались. Она обняла его за ногу, пальцы ее пробрались под тунику.

— Проси всего, что в моей власти тебе дать.

Птолемей закрыл глаза, наслаждаясь ее чувственными прикосновениями, ощущением ее теплых губ на своем бедре. Из-за занавесей послышались звуки арфы и донесся сильный аромат фимиама.

Она гладила его опытными пальцами. Его дыхание участилось, а желание стало невыносимым, когда влажный язык принялся ласкать его.

— Давай, сделай это! — скомандовал он.

Через несколько секунд он опрокинул ее на спину. Артакама засмеялась, обхватила его длинными ногами и с наслаждением приняла, крича от удовольствия.

Все произошло очень быстро. Он глубоко дышал, пот струился по его груди.

— Ты шлюха, — сказал он.

— Я знаю, но тебе это нравится.

Она по-кошачьи выгнула спину и позвала одну из служанок. Девушка вошла, неся кувшин с вином, наполненный до краев. Артакама отпила, наклонилась и перелила вино ему в рот. Оно было слишком сладким. Он покачал головой и оттолкнул ее. Она хлопнула в ладоши, и та же служанка вошла с другим кубком.

Птолемей попробовал и согласно кивнул.

— Это лучше.

Он откинулся на ложе, жена села у его ног.

— Что ты делала? — спросил он.

Она улыбнулась.

— Думаю, это очевидно. Я ублажала тебя.

— И себя. Ты ненасытна.

Она засмеялась грудным смехом.

— Но я никогда не наставляю тебе рога. Как другая.