Книга Повелитель войны - Иван Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Суверенитета они себе желают, сколько смогут его взять. Национально-освободительного и племенного. А я нисколько не дам! Я вообще почти не пью и с ума не сошел. В общем, выборы надо проводить всенародные, от всей страны, хватит этих: Центр, Восток и Запад. Пусть все в открытую в ногах валяются и ханство принять униженно просят. Иначе опять – кровь и все назад.
Ну что, с Бортэ это надо обсуждать, к весне коронацию готовить – и будем нашу страну Монголией объявлять, людей – монголами, меня – великим ханом, а знаменем – мое копье с девятью конскими хвостами. И с шаманами надо все согласовать, свинья я, ничего им от добычи не дал, сложными будут переговоры. Они ведь еще и лекари первостатейные, тут явная моя ошибка и недопонимание ситуации. Их слово для народа, может, важнее, чем слово вождей. В общем, опять – Бортэ, выручай! А гимна не надо, петь его некому.
С одной стороны – приятно, что все можно передать в надежные руки Бортэ, а самому наблюдать за процессом со стороны, подтверждая и озвучивая отданные ею приказы и распоряжения для подготовки страны к выборам и организации этой страны в государство. А с другой стороны – мандраж. Вдруг ошибется, я поправить не смогу, сам в этом ни бельмеса. Нельзя ошибаться.
Хорошо, что Верховным шаманом Востока оказался тот самый шаман, которого я вылечил во время эпидемии в стойбище. Не потому, что он был благодарен за выздоровление, и не мне его укорять – сам, скотина, за три года шаманам ничего не присылал, а они мне спину лечили. А потому хорошо, что умница Бортэ не забывала все это время отправлять ему все необходимое, плюс к тому – все, что он требовал, плюс – долю с добычи, которая даже не попадала к Бортэ, но кто поверит? И еще хорошо, что шаман со мною уже работал, был полностью в курсе произошедшего и видел для себя перспективу. Возможность которой я с удовольствием (правда!) подтвердил.
Да, именно он – достойнейшая кандидатура на должность Верховного шамана новой Монголии, а все прочие шаманы Центра и Запада должны ему подчиняться. Мне действительно приятнее работать рука об руку с человеком, который знает меня и понимает ситуацию досконально, без недомолвок. В этом мире присутствуют еще две религии, как минимум. Представители одной из них встретились у болота, когда мы накапливали силы после сражения на Востоке. Мне было не до исследования их религиозных воззрений, я только понял, что они иные, чем здесь принято. Главное – не шпионы. Другую религию исповедовало и племя хитрого деда. Помня о религиозных войнах в Средние века, я просто не стал совать нос в этот вопрос и не разделяю подданных по вероисповеданию.
Так и сказал шаману, когда он пытался надавить на меня, требуя, чтобы все религии, кроме его шаманизма, у нас преследовались. Не выгонять же мне половину населения из страны, и Варфоломеевская ночь нам не нужна. В общем, удалось договориться о свободе вероисповедания. Обещанная доля со всей будущей добычи сказала свое веское слово. Если я ее ему одному отдам, то руководителям остальных конфессий вовсе ничего не достанется. Они и не просили. Здесь он прав, он первый очередь занял. В конце концов, именно он будет меня благословлять на великое ханство. Когда завершали разговор, шаман спросил: если народ и страна принимают новое имя, то не стоит ли и мне объявить свое новое имя народу? И я, не подумав, произнес – Чингизхан. Ляпнул. Устал, перенервничал, пошутить захотелось? Хорошо, пусть будет так. Кажется, договорились.
Всенародное собрание назначили на конец весны. Кони западных и центральных избирателей должны успеть набрать вес, чтобы легко выдержать путешествие. Местом выборов единогласно определили Восток: никаких народных волнений, гарантированы только праздник и пляски. Армия присмотрит за своевременными отправкой и прибытием всех выборщиков. Нет-нет, только безопасность передвижения прогарантирует, никакого принуждения. И никаких волнений на местах во время отсутствия уважаемых хозяев. Армия берет под защиту детей и женщин, спите спокойно, в смысле – езжайте. И еще. Граница – на замке.
…Это утро, воистину – утро великого дня рождения новой страны. Я вглядываюсь в высокое синее небо над степью – сегодня я поклянусь в верности моему народу и сам принесу присягу служения. Я настоял на этом. Пока стоящий рядом со мной глашатай своим классическим оперным басом будет повторять мои слова, так, что их услышит каждый из двадцати тысяч собравшихся представителей степи, у меня останется время подумать над ними, и все-таки я хочу дать клятву моему народу. Сейчас, утром, я могу это повторить: я полюбил тебя, мой народ, и я восхищаюсь твоими мужеством и стойкостью перед любыми невзгодами, мудростью старейшин, сохранивших племена в страшные века междоусобиц, и гордым самопожертвованием матерей и детей, никогда не становившихся рабами. Я горжусь тем, что я ваш хан, я монгол, и клянусь вам в этом Вечным Синим Небом.
Участок степи площадью примерно пять на десять километров был подготовлен нами для проведения всеобщего собрания племен и последующего праздника. Разбили около двух тысяч гостевых юрт, шатров и палаток, выделили место под развертывание городков для гостей, прибывающих с большой свитой, и место для передвижных юрт и шатров для менее обеспеченных приглашенных. В центре расположили мой золотой шатер, окруженный в три ряда юртами ближайших родственников и военачальников, у входа я водрузил наш флаг и символ власти – бунчук с девятью конскими хвостами.
Всего ожидалось около пятидесяти тысяч человек. Первыми появились слуги вождей самых крупных племен и приступили к оборудованию городков для приема хозяйской свиты. За десять дней все пространство вокруг, куда ни кинешь взгляд, покрылось шатрами, огромные табуны выкашивали ближайшие выпасы, и мы приступили к процедуре принесения присяги. Толпы празднично одетых людей три дня подряд при всеобщем стечении народа приносили мне свои клятвы верности, а потом Верховный шаман Монголии Кокочу всенародно провозгласил меня Чингизханом, ханом Монголии волею Вечного Синего Неба. И я принес клятву верности своему народу.
Празднование затянулось еще дней на десять. Народ никак не торопился разъезжаться, и атмосфера праздника, подготовленного Бортэ, постепенно захватила даже тех, на лицах которых во время принесения ими клятвы нельзя было прочесть ничего. Вот я тоже хочу научиться делать такое непроницаемое лицо, но меня выдают глаза. Шел, практически, фестиваль творчества народов, горцы даже водили что-то вроде хороводов, чем-то похожих на русские. Каждый народ хотел показать, сколь красивы его девушки и отважны юноши. Ежедневно проходили скачки, соревнования по стрельбе из лука и бросанию аркана. Два дня шли соревнования по борьбе, и мне ужасно хотелось принять в них участие, все забросил и сидел у ковра, не отходя.
Жаль, что ежегодные Олимпийские игры ввести не удастся, слишком много пока у нас нерешенных проблем. Мы никого не торопили. Подготовленные отары у Бортэ таяли на глазах, но надо было дать людям пообщаться друг с другом в атмосфере праздника, побрататься, завести новых друзей из удаленных уголков страны, обсудить хозяйственные проблемы, наладить будущие связи, а может, и договориться о свадьбах для своей молодежи. Памятуя о действиях американских президентов на своих партийных съездах, я старался пообщаться в менее формальной обстановке с как можно большим количеством людей. Постоянно ко мне подводили все новые и новые делегации, и я бил язык, расхваливая по подсказке Бортэ и ее подручных всех и каждого.