Книга Мед жизни - Святослав Логинов

Виктор Андреевич машинально пересчитывал общее потребление электроэнергии, но мысли его были далеко. В середине дня ему уже не требовалось вспоминать обыденные вещи, уплывал в тень и Тургор, так что можно было помечтать о чём-нибудь несбыточном. Например, о рацпредложении, которое он сделает и которое радикально изменит… неважно, что оно изменит, но в результате увеличится объём продукции, снизится потребление материалов и энергоносителей, экология тоже не будет забыта… Суммарный экономический эффект составит, скажем, двести миллионов в год, и, значит, сумма вознаграждения… большая, посчитает потом. С Мадарась удар приключится, когда он пригласит весь отдел в ресторан. Её – тоже, пусть позлобствует, но главное, конечно, Светочку. Вечером он, как старый приятель, пойдёт провожать Свету, а возле дома само собой получится, что они вместе поднимутся к ней, и там… Сладкий озноб прошёл вдоль спины. «Светик, Светик, светлая моя…» – Виктор Андреевич зажмурился, прикрыл ладонью глаза. Так проще и правдоподобнее представлять то, что теперь будет соединять его со Светочкой, соединять прочно и всегда, даже если сама Светочка ничего об этом не узнает. Когда вокруг смыкается тьма, то обостряются остальные чувства, и самый тихий шёпот слышен ясно и разборчиво:

– …светлая, чистая, прекрасная. Когда она идёт, трава не приминается под её ногами и осенние листья не слышат шороха её шагов. Лицо её сияет, и при взгляде на неё невозможно сохранить в душе недобрые мысли. Едва она появляется – всё ложное исчезает и остаётся лишь истина. Значит, сейчас Светлая богиня на нашей стороне.

– Не надо меня утешать, – прервал рассказчика слабый голос. – Я слышал эти сказки ещё младенцем и теперь не верю в них.

– Это истина.

– Почему, в таком случае, богиня не явилась в ту минуту, когда в битве решалась судьба Тургора? Почему мы в плену, а Фартор торжествует?

– Потому что битва не кончена, а мёд созревает лишь в миг солнцестояния. В этом году солнцестояние совпадает с закатом, и до заката ещё далеко.

Виктан оторвал от лица руку, засветил на безымянном пальце гелиофор. Кольцо с камнем было невидимо для чужих глаз, стреги не смогли похитить его. Камень осветил вырубленную в скале келью и две человеческие фигуры: одну лежащую ничком, другую сидящую возле неё.

– Ты очнулся? – спросил Гоэн, повернувшись на свет.

– Да, – ответил Виктан.

Он подошёл, склонился над лежащим Зентаром. Юноша не пошевелился.

– Он умирает, – прошептал Гоэн. – Его не ранили, он умирает от несвободы. Видишь, – произнёс он громко, – у нас уже есть свет. Фартор прогадал, когда бросил нас в общую яму. Хотя, признаюсь, Виктан был не лучшим соседом, пока сидел, застыв как истукан.

– Это не единственная его ошибка, – сказал Виктан. – Прежде чем бросить меня сюда, он говорил со мной, и теперь я знаю, куда меня уносит время от времени. Оказывается, я живу тогда в другой стране – глупой и ничтожной, причём пользуюсь там самым презренным положением. Мне было обидно узнать такое. Но Фартор просчитался в главном – ему не удалось меня раздавить, ничтожество той жизни не сказалось на мне. Зато теперь я, кажется, могу предсказывать свои метаморфозы, и, если интуиция не подводит меня, в следующий раз я исчезну отсюда, а вернуться постараюсь где-нибудь неподалёку и тогда сделаю всё, что сумею сделать голыми руками…

– Виктан, – сдавленно перебил рыцарь Опавшего Листа, – может ли твой камень светить ярче?

– Это гелиофор – камень солнца, а наверху сейчас день, – ответил Виктан.

– В таком случае, ты выйдешь отсюда с оружием в руках! – воскликнул Гоэн. – Зентар! – повернулся он к товарищу. – Я знаю, ты носишь на груди мешочек с плодородной землёй твоего родного Резума. Дай её, нам надо вооружить рыцаря Солнечного Луча.

Зентар молча поднялся, достал из-под рубахи кожаный мешочек, протянул его старику. Гоэн высыпал горсть земли на пол, сделал пальцем лунку и опустил в неё крошечное зерно, неведомо откуда появившееся в его руках. Разровнял землю, полил из кувшина, стоящего в углу. Кивнул Виктану. Тот поднял руку с кольцом. Камеру залил солнечный свет.

– В недоступных буреломьях лесного Думора созрело это семя, – пропел Гоэн. – Дикие харраки вырастили его на погибель всякому, кто вздумает посягнуть на их необузданную волю, суровые нравы и непостижимые для чужаков обычаи. Фартор полагал, что лишил меня оружия, но отнял лишь сухой лист, стоящий не больше любого опавшего листа. Живой меч невозможно купить или отнять, его можно лишь получить в подарок.

Горсть земли на полу, рассыпаясь, зашевелилась, из центра её показался острый росток, он поднимался, удлиняясь на глазах, прямой и блестящий.

– Вот меч рыцаря Опавшего Листа, – произнёс Гоэн. – Бери, я отдаю его тебе.

Виктан протянул руку и сорвал меч с клинком, похожим на побег осоки.

– Пора, – сказал он, выпрямляясь.

Стена перед ним изменилась, вместо грубого камня некрасиво бугрилась испорченная давней протечкой штукатурка и висел наклеенный на фанеру график роста выпуска продукции за позапрошлую пятилетку с цифрами, перемалёванными на пятилетку прошлую.

– Давно пора, Виктор Андреевич, – услышал он чей-то голос.

Перед Виктором Андреевичем стоял Зозулевич – инженер из вент-группы. С Зозулевичем Виктор Андреевич частенько болтал на лестнице, где была оборудована курилка, в столовую они тоже обычно ходили вместе. Подчиняясь неписаным законам заводоуправления, Малявин с Зозулевичем звали друг друга по имени-отчеству, хотя и были на «ты».

– Иди один, – сказал Виктор Андреевич. – Я сегодня обедать не пойду – работы много, да и чувствую себя неважно.

– Какой обед? – изумился Зозулевич. – Обед кончился давно, а сейчас собрание начинается, собираются у конструкторов, тебя ждут.

– Спасибо, – сказал Виктор Андреевич, – а то я заработался и не слышал.

Виктор Андреевич и впрямь чувствовал себя не блестяще. В те дни, когда Тургор не отпускал его, Малявин бродил сонный, отвечал невпопад, часто вообще не слышал обращённых к нему слов. Чтобы скрыть это, Виктор Андреевич начинал жаловаться на головную боль и иные недомогания, просил у сослуживцев таблетки и очень быстро внушал самому себе, что заболел на самом деле. Порой даже получал в санчасти больничный лист. Но теперь вольготной жизни приходил конец: приближался переход на аренду, сокращение штатов и прочие связанные с этим неприятности. Сегодняшнее собрание было в их числе.

Обычно во время собраний Виктор Андреевич старался примоститься в уголке за кульманом, так, чтобы его не было видно. Но сегодня он умудрился опоздать на собрание, так что пришлось сесть на всеобщее обозрение, у дверей. И соседство оказалось неподходящим: рядом вертелся на стуле молоденький теплотехник Володя, направленный на завод по распределению и успевший восстановить против себя весь отдел откровенным бездельем и рассказами о том, как он будет жить, когда заведёт собственное дело. Фамилия у Володи была не по годам звучная: Рак-Миропольский – и это тоже не прибавляло к нему любви.