Книга Биг-Бит - Юрий Арабов

Мать тут же, не возражая, вылила в раковину содержимое трехлитровой банки.

И Фет понял — дело плохо.

Оба не знали, что через два года то же самое сделают все остальные владельцы атомного напитка, и в наши дни он станет такой же редкостью, как плащ «болонья»…

— Ты знаешь, сынуля… По-моему, Лешек — шпион!

Мальчик посмотрел на мать понимающе, потому что ждал этого признания все последние годы.

— Но если он шпион, то у него должны быть хвосты.

— Какие хвосты? — не поняла мама.

— Ну, это в детективах написано. «За ним идет хвост». Или: «Он не успел уничтожить хвосты».

— Не «хвосты», а «следы», — поправила мама и тяжело вздохнула. — Какой же ты у меня глупый, Федя!

— Ну да, следы, — согласился он.

— Есть следы! — и мать вдруг вынула из сумочки распечатанный почтовый конверт.

— Это что такое? Письмо? — Фет отметил про себя, что конверт был удлиненный и слишком белый, такой не продается на почте.

— Из-за границы. Без марки и штемпеля.

— А что это значит?

— А значит то, что его не отправляли по почте, а принесли к нам прямо домой, — предположила мама. — Связной принес.

— Так, — Фет тупо поглядел в свою чашку, в которой желтела жгуче-кислая жидкость. — И что теперь будет Лешеку? — спросил он с надеждой.

— Расстрел… — произнесла мать рассеянно. — Что же еще? Как Пеньковскому. А если я не сообщу, то и меня могут арестовать!

— Значит, нужно сообщить! — твердо сказал мальчик. — Как можно скорее!

Что-то новое открывалось в Фете. И замученный классовыми врагами Павлик Морозов подавал через океан времени свою руку.

Слово «Пеньковский» обозначало тогда черную измену. Как и слово «летчик Пауэрс». Первый продал иностранцам какой-то мотор, а второй полетел из Америки на Урал и был сбит на 1 мая советской ракетой.

— А разве тебе его не жалко? — прошептала мама.

— Пеньковского?

— Да нет. Лешека.

— Ни капельки. То есть слегка жалко, — поправился Фет, чтобы не сделать маме больно. — Но и в тюрьме из-за него сидеть не хочется!

— Вот, дьявол, посоветоваться не с кем! — мама даже куснула от отчаяния свой кулак.

— Почему «не с кем»? Посоветуйся с отцом!

— С Николаем? Да он сидит и вряд ли скоро выйдет…

— Уже вышел, — сказал Фет, но мать пропустила это замечание мимо ушей.

Она снова открыла злополучное послание.

— Хоть бы кто английский знал! Что здесь написано?

— Хвосты! — напомнил Фет. — Ты оставляешь на бумаге свои отпечатки пальцев!

Он заглянул через мамино плечо и обомлел. Вверху официального бланка, на котором напечатали письмо, было оттиснуто «Apple corp.».

— «Яблоко»! — прошептал Фет чудесное заклинание и машинально докончил странной фразой, которой не было на бланке. — Ол райтс резервд!

— Ты чего это? — не поняла мама.

Фет побледнел, как стена.

Губы его изогнулись улиткой. Глаза вылезли из орбит.

— Я, я-я… — попытался он что-то объяснить.

— Ну ты, ты, — испугалась мама. — Ты — это ты, а я — это я!

Фет засмеялся, потом отрывисто всхлипнул.

Побежал в комнату.

Полез в ящик под радиолой, туда, где раньше лежала «Ночь трудного дня», и вытащил маленькую пластинку на 45 оборотов в простом черном конверте с прорезанной серединой.

Не в силах произнести ни звука, указал пальцем на этикетку, наклеенную на черном виниле.

Это было зеленое яблоко с нарисованным над ним тем же названием, что и на бланке письма.

— Жучки! — простонал Фет. — Жучки прислали!

Не в силах закончить фразу, он рухнул на диван.

— Ты что, писал в Лондон? — строго спросила мама.

Мальчик что-то промычал и затряс головой.

— Тогда почему это письмо пришло к нам?

— Отдай!! Это мое!! Мое!!! — вдруг страшно заорал Фет и вырвал из ее рук злополучный конверт.

Поцеловал письмо, запихал его в штаны, как дети запихивают деревянный пистолет.

Взлетел на диван и начал скакать на нем, словно на батуте, приговаривая:

— Жучки! Жучки!! Мои жучки!!

— Прекрати сейчас же! Или я вызову «скорую помощь»! — заорала мама, сама находившаяся на грани срыва.

Но в это время заскрипел ключ в замке, входная дверь тяжело ухнула, и в комнату вошел мрачный отчим.

— О чем шумите вы, народные витии? — спросил он, демонстрируя знание классики.

Его состояние было в норме, то есть после заливки горючего мотор набирал положенные обороты и машина уходила в полет.

— Мне жучки письмо прислали! — сказал Фет с вызовом.

Нескромность его и погубила.

— Какое письмо, бардзо, чего ты мелешь?

Мотор в самолете начал чихать и кашлять, потому что керосин разбавили водой.

Фет, хвастаясь, вынул мятый конверт из штанов.

Лешек надел очки и быстро просмотрел документ.

— Ошибка, — бесцветно пробормотал он.

— Чего? — не понял пасынок.

— Ошиблись адресом!

Быстрым шагом пошел на кухню.

— Ты куда? Зачем?! — закричал Фет, но было поздно.

Заглохший истребитель снова взмыл вверх. Лешек открыл мусоропровод и спустил туда загадочное письмо.

— И чтобы я… — начал нравоучительно он, но был сбит с ног головою Фета, который ударил его в живот.

Лешек беззвучно завалился на спину, ударился о стол и сбил трехлитровую банку из-под гриба.

Мама закричала, потому что банка громко разбилась. Закричал и Фет.

— Я всех вас перебью! — и он выскочил из квартиры.

— Алеша… Ты как? — мама нагнулась над поверженным супругом.

Он лежал, окруженный битым стеклом, и моргал глазами.

— По-моему, у меня сломано ребро, — спокойно сообщил Лешек.

Фет несся со всех ног к зданию жилищно-эксплуатационной конторы. Миновал клуб и оказался в тесной коробке одиннадцатых домов, выкрашенных в тревожный мышиный цвет. Пыльные тополя начинали стряхивать листву на обочину тротуара. Под деревянными грибками прятались дети от мелкого, как просыпавшиеся иголки, дождя.

— Газовщики здесь или нет? — выдохнул Фет, вбежав в узкий казенный коридор первого этажа.

Затхлые стены пахли чернилами. Захватанный плакат-мизантроп предупреждал: «Уходя, гасите свет!». А другой, розовощекий оптимист, кричал, перебивая: «Выполним решения ХХIII съезда КПСС!».