Книга Ночи Калигулы. Падение в бездну - Ирина Звонок-Сантандер

Тяжело дыша, Калигула глядел в спину удаляющемуся Макрону. Гай ненавидел его! Он ненавидел всех, смеющих оказывать неуважение императору, потомку богов! Потирая дрожащие руки, он вернулся в зал. Рассеянно огляделся вокруг. Чужие лица, чавкающие глотки, заплывшие жиром лицемерные глаза… Ни одного близкого, достойного доверия человека. Даже Лоллия Павлина, законная супруга, далека и холодна. Она, несравненная красавица, достойна быть украшением для императора. Не больше! Юлия Друзилла, грех и непозволительный соблазн, близка измученной душе Гая.

Калигула томно передёрнулся: «Друзилла! Лечь с ней в одну постель, раствориться в податливом медовом теле и забыть обо всем!..» Он взглядом поискал в толпе рыжие волосы сестры. И вспомнил огорчённо: «Она не пришла».

У выхода на террасу стояли Агриппина и Ливилла. Любезно беседовали с парой мужчин в сенаторских тогах. Одного из них Калигула признал сразу — Гай Пассиен Крисп, знаменитый оратор и изысканный богач, тайный любовник Агриппины. Другого — сорокалетнего, наполовину седого — император видел впервые.

— Приветствую, Крисп! — Калигула широкими шагами приблизился к оживлённому обществу.

Пассиен, улыбнувшись, любезно поклонился:

— Славься, великий цезарь!

— Где твоя супруга? — полюбопытствовал Гай.

— Осталась дома. Она больна, — неуловимо улыбнулся Пассиен.

Калигула обернулся к Агриппине. Словно в танце, приподнял её руки и оглядел ставшее роскошным тело.

— Ты похорошела, сестра! — заметил он. — Где Агенобарб — я даже не спрашиваю! Он, наверное, уже передвигается только ползком.

Вспомнив мужа, Агриппина скорчила беглую гримасу. Калигула рассмеялся и крепко обнял сестру за плечи.

— Помнишь кубикулу, где прежде спал Тиберий? — шепнул он ей на ухо. — Теперь она свободна! Если тебе понадобится — можешь занять.

Агриппина сладко вздрогнула и улыбнулась благодарно. Калигула ободряюще хлопнул Пассиена Криспа по плечу и с интересом осмотрел седеющего незнакомца.

— Прости, цезарь! — встрепенулся Крисп. — Я не успел представить тебе моего лучшего друга — Луция Аннея Сенеку! Философа и писателя.

— Сенека! — Гай удивлённо вскинул брови. — Наслышан о тебе!

— Благодарю за доброе слово, цезарь! — Сенека учтиво приложил ладонь к груди, склонил голову и сразу же выпрямился с непередаваемым достоинством.

— Говорят, ты стал философом оттого, что в молодости много болел.

— Да, цезарь! — подтвердил Сенека. — Тело моё было хилым и слабым. Поначалу я мучался и даже подумывал о смерти. Потом научился преодолевать боль, забывать о ней. Сумел поставить дух выше тела. Я жил тогда в Египте. Мой наставник посоветовал мне отказаться от мяса. Совет пошёл на пользу. С тех пор я окреп и не болею.

Калигула насмешливо оглядел высокую худую фигуру философа. Тщедушная впалая грудь, тощие ноги под длинной туникой, костлявые руки… «Не ест мяса! — презрительно хмыкнул Гай. — Потому и похож на скелет, обглоданный собаками!»

— …Теперь я снова ем телятину и кур, — не догадываясь о мыслях императора, продолжал Сенека. — Но умеренно, и без тяжёлых заморских пряностей. Забочусь о здоровье. Разнообразная пища, перемешанная в одно блюдо, тяжела и вредна для желудка.

Чернокожая рабыня, соблазнительно покачиваясь, пронесла мимо золотую тарелку. На ней горою возвышалась рыба-краснобородка, освобождённая от мелких костей. Её окружали переложенные рядами устрицы, креветки, крабье мясо, извлечённое из твёрдого панциря… Калигула угрюмо молчал. Слова Сенеки неожиданно прозвучали укором пиршеству. Неожиданно для самого философа! Он слегка смутился и прикусил нижнюю губу.

— Какая разница! — злобно проговорил Калигула. — Мне безразлично, где перемешаются кушанья: на блюде или в желудке! Все равно потом обратятся в дерьмо!

Женщины обомлели и картинно прикрыли уши, защищаясь от грубых слов императора.

— Благородный Гай Цезарь! Вижу, ты тоже философ! — нашёлся Сенека.

Учтивая улыбка не покидала его сухого лица, отмеченного морщинами у глаз и на высоком лбу. Калигула заметил восхищение, отразившееся на незначительном, незаметном лице Ливиллы. Глядя на Сенеку, она удивительно расцвела. Тонкая бледная кожа лучилась особым светом. Гаю почему-то стало неприятно: родная сестра бесстыдно уставилась на мужчину, не понравившегося брату! Ведь у него никого нет, кроме сестёр и памяти об умерших родителях! Как смеют они предавать брата ради чужих, неприятных, непочтительных мужчин?!

— Мне однажды принесли одно из твоих сочинений, — высокомерно заявил император философу. — Я начал читать и зевнул от скуки. Не понравилось, как ты пишешь. Твои слова — песок бесплодный!

Сенека обиженно вскинул глаза. Калигула, не дожидаясь ответа, горделиво отошёл. Лиловый плащ поволочился за ним, змеясь по светлому мрамору пола.

— Император пошутил! — утешающе шепнул Пассиен Крисп, обняв Сенеку за тощие плечи.

Философ застыл в холодном молчании. Он оттаял лишь тогда, когда его глаза столкнулись с лучистым взглядом Юлии Ливиллы.

XXV

Гай остановился около Тиберия Гемелла. Юноше уже исполнилось двадцать. Он стал совершеннолетним. Ещё более опасным для Калигулы, чем прежде.

— Подвинься, Гемелл! — император небрежно подтолкнул родственника.

Юноша поспешно перебрался на край ложа, освобождая место Калигуле. Гай присел рядом и ласково улыбнулся. А глаза под низкими бровями блестели нехорошим огнём.

— Наконец ты стал полноправным гражданином, Гемелл! — равнодушно посасывая устрицу, заметил он.

— Да, цезарь, — согласился Тиберий Гемелл и смущённо опустил глаза. Длинные чёрные ресницы юноши отбрасывали на щеки мохнатую тень. Черты лица были утончённо нежны, словно у девушки. «Внешностью он напоминает спинтриев своего гнусного деда! — злорадно подумал Калигула. — Не напрасно знался с ними с детства!»

— Пришла пора приобщиться к государственным делам! — император пытливо взглянул на Гемелла.

Он испугался. Взмахнул ресницами и широко открыл светло-серые глаза — красивые, но лишённые выражения.

— Боюсь, не сумею, цезарь! — пробормотал, заикаясь.

Калигула усмехнулся.

— Ты достоин разделить со мной власть, Гемелл. Даже обязан сделать это! Ты — двоюродный мне по рождению, а по любви — родной! — Гай повысил голос. Эти слова говорились для всех, сидящих в зале. Более того: они предназначались для истории.

Растерянность и беспомощность отразились на лице Тиберия Гемелла. «Сопляк в моей власти! — решил Калигула. — Сам по себе он слишком труслив. Но всегда найдётся смельчак, готовый умело использовать Гемелла!» Гай неминуемо вспомнил Макрона, услужливо протянувшего руки, чтобы помочь удушить Тиберия.

Калигула порывисто обнял Гемелла за плечи и притянул к себе.