Книга Скрипка - Энн Райс

Салли, Пэтси и Чарли. И хотя она любила их, аони любили ее, рядом с ней не было ни одного из нас!

Мне показалось, что я вот-вот перестанудышать.

Гости слонялись по просторному коттеджу,выходили на террасу. Как хорошо все-таки, что, хоть и с опозданием, онисобрались здесь ради меня. Мне нравился блеск отполированных комодов и матовоесияние бархата стульев с высокой спинкой, которые Карл понаставил повсюду.

Когда-то по распоряжению Карла старый паркетпокрыли несколькими слоями лака. С потолка свисали огромные люстры баккара,которые отец отказывался продавать даже в те дни, когда у нас «ничего неосталось».

Ужин сервировали серебром Карла. Нашимсеребром – стоило мне, наверное, сказать, раз я была его женой и он купил этотузор специально для меня. Узор называется «Разоружающая любовь» и впервые былизготовлен в самом начале века фирмой «Рид и Бартон». Старая фирма. Старыйузор. Даже новые изделия тщательно выгравированы, как в старину. Какое-то времятому назад этот узор вышел из моды у невест. Теперь можно было купить тольконовые или старые изделия. У Карла хранились целые сундуки серебра, которое онколлекционировал.

Это один из редких узоров, изображающих фигурыв полный рост, в данном случае – красивую обнаженную женщину, которую можнобыло найти и на самых маленьких, и на самых больших предметах.

Мне нравилось это серебро. У нас его былобольше, чем мы могли использовать, потому что Карл неустанно собирал самыеразнообразные серебряные изделия. Мне хотелось предложить гостям, чтобы каждыйвыбрал себе по одному предмету в память о Карле, но я промолчала.

Я ела и пила только потому, что, когда этимзанимаешься, можно меньше говорить. Но кусок не лез в горло. Мне это казалосьчудовищным предательством.

Точно так же я себя чувствовала после смертимоей дочери Лили. Похоронив ее далеко отсюда, в Окленде, на кладбище СвятойМарии, мы отправились с родителями Льва перекусить и чего-нибудь выпить. Ятогда тоже все время давилась. Ясно помню, что поднялся ветер и принялсяраскачивать деревья, а я все никак не могла перестать думать о Лили, лежащей вгробике.

Лев казался тогда сильным, храбрым и красивымсо своей длинной развевающейся шевелюрой, этакий дикарь-поэт-профессор. Онвелел мне есть и помалкивать, а сам поддерживал разговор с убитыми горемродителями, время от времени обращаясь и к моему отцу, который говорил оченьмало или вообще отмалчивался.

Катринка любила Лили. Теперь я вспомнила! Какя могла забыть? Подло с моей стороны забыть такое! И Лили очень любила своюкрасивую светловолосую тетю.

Катринка тяжело пережила смерть Лили. Фей –великодушная милая Фей – была напугана болезнью и смертью Лили. Но Катринкавсегда находилась рядом – в больничной палате, в коридорах, – переживаявсем сердцем, готовая прийти по первому зову. Это были калифорнийские годы. Вконце концов мы все покинули Калифорнию и разъехались кто куда. Фей тожеуехала, и, наверное, навсегда: никто не знал, где ее искать.

Даже Лев в конце концов сдался и покинулКалифорнию – уже спустя многие годы после того, как женился на Челси, моейхорошенькой близкой подруге. Кажется, еще до отъезда в Новую Англию, где Львупредложили место преподавателя в колледже, у них родился первенец.

Я внезапно порадовалась за Льва. У него былотрое детей, все мальчики. И хотя Челси иногда звонила и жаловалась, что мужневыносим, на самом деле это было не так. И хотя он сам иногда звонил и плакал,приговаривая, что нам следовало бы держаться вместе до конца, я ни о чем нежалела и знала, что на самом деле и он не жалеет. Я любила рассматриватьфотографии его трех сыновей и с удовольствием читала стихи Льва – тонкиеэлегантные томики поэзии, выходившие раз в два-три года.

Лев. Мой Лев был мальчишкой, с которым япознакомилась в Сан-Франциско и за которого вышла замуж. Бунтарь-студент,любитель вина, певец безумных импровизированных песен и танцор под луной. Онтолько-только приступил к преподаванию в университете, когда заболела Лили, иправда заключалась в том, что он так и не сумел оправиться после ее смерти.Никогда, никогда больше он не был прежним, и у Челси он искал утешения итеплоты, и сексуальности, в которой он отчаянно нуждался, а у меня –сестринского одобрения своего выбора.

Ну к чему теперь обо всем этом думать? Неужелив других семьях меньше бед? Или смерть цветет здесь особенно пышно по сравнениюс другими большими семействами?

Лев стал уважаемым профессором, получилштатную должность, был счастлив. Если бы я его попросила, он бы приехал. Да чтотам, еще вчера вечером, когда я гуляла под дождем, отупелая и безумная, я моглабы ему позвонить. Лев ведь до сих пор не знает, что Карл умер. Я уже несколькомесяцев не разговаривала с бывшим мужем, хотя в гостиной на столе лежит от негописьмо. Нераспечатанное.

Я не могла стряхнуть с себя все это. Такбывает, когда тебя охватывает дрожь. Чем больше я размышляла о матери и Лили, омоем потерянном супруге Льве, тем явственнее я вспоминала музыку, отчаяннуюскрипку, и понимала, что не могу избежать этих невыносимых воспоминаний, как неможет не смотреть на раны своей жертвы убийца. Я словно впала в своего родатранс.

Но возможно, такой транс теперь всегда будетследовать за смертью, по мере того как одна смерть незамедлительно следует задругой. Оплакивая одного, я оплакивала всех. И снова я подумала, что глупосчитать, будто смерть Лили была моим первым ужасным преступлением. Ведь задолгодо этого я бросила собственную мать!

Пробило пять часов. За окном появились тени.На улице усилился шум. Все большие комнаты приобрели более праздничный вид, агости, изрядно выпив, разговаривали чуть свободнее. Так всегда проходят поминкив Новом Орлеане, словно покойник оскорбился бы, продолжай гости и дальше тихоперешептываться по углам – как того требует поминальная традиция Калифорнии.

Калифорния. Лили лежит там на холме – нозачем? Некому прийти на ее могилку. Боже мой, Лили! Каждый раз, когда янамеревалась перевезти тело Лили домой, у меня возникало ужасное видение: гробприбудет сюда, в Новый Орлеан, и мне придется в него заглянуть. Лили, недожившая и до шести лет, похоронена больше двух десятилетий тому назад. Я непредставляла, что там увижу. Забальзамированный трупик, покрытый зеленойплесенью?

Меня передернуло. Еще секунда – и я готовабыла закричать.

Появился Грейди Дьюбоссон, мой друг иповеренный, консультировавший Карла и его мать. Мисс Харди тоже здесь. Онапришла раньше большинства гостей, как и несколько других представительницОбщества охраны памятников – все как одна элегантные, утонченные создания.

Ко мне обратилась Конни Вольфстан:

– Мы хотели бы взять в память о немкакой-нибудь пустячок, который вам не жалко… право, не знаю… нас тут четверо.

Я облегченно вздохнула.