Книга Кидала - Сергей Зверев

И Чески снова закурил и вспомнил о родителях. Сколько можно пить?.. Впрочем, разве можно такой вопрос задавать шестидесятидевятилетнему старику и женщине того же возраста? Все глупо, глупо… Если бы Чески был богат, он отправил бы их на лечение и продлил жизнь обоим на пару-тройку лет. Но он не может этого себе позволить. Генри Чески не везет в этой жизни. Он толст, потеет, когда ест, задыхается на лестницах и чертовски нищ. Обо всем этом можно было не думать, если бы не отсутствие внимания женщин и присутствие боли от созерцания того, как медленно умирают его старики.

Впрочем, насчет отсутствия внимания женщин он погорячился. Оно есть и еще какое. В глазах каждой встречающейся на его пути милашки он читал: В жизни не видела такого урода.

Задумавшись, он еще раз попытался спросить себя, почему его так интересует дело этого русского.

Хотелось спать и есть. Расставив приоритеты, Чески велел МакКуину прижаться у какого-нибудь кафе, где есть удобоваримые сандвичи и приличный кофе.

Глава 5. Американская рулетка

Малкольм приехал в парк, что неподалеку от Бродвея, будучи твердо убежденным в том, что Мартенсон его уже ожидает. Он и звонил уже оттуда, подумал Стив, а сейчас просто контролирует пространство. Его душила злоба, и он недоумевал, почему русский еще жив и почему он так весело сообщает ему о ямайцах.

Первой мыслью главы «Хэммет Старс» было, что Мартенсон нашел с черными общий язык, как находил все время проживания, и сейчас пытается атаковать его с двух сторон. Чего Малкольму не было нужно, так это второго фронта. А ну-ка, если Мартенсон сказал ямайцам: «Я дам вам не два миллиона, а пять, но вы снимете голову Стива Малкольма и принесете ее мне»?

Все может быть. Если с ямайцами может договориться один, то почему не сможет другой на более выгодных условиях? Ямайцы — народ мобильный и предприимчивый. Как знать, не свалят ли сейчас его, Малькольма, на травку сразу, едва нога его ступит на газон?

Малкольм выбрался из машины в тяжелых раздумьях. Вышел, прикурил и направился к столетнему дубу, раскинувшему тяжелые ветви почти над самой землей.

Неизвестно, какие мысли еще пришли бы в его голову, но через пять минут после того, как он втоптал окурок в податливый грунт, раздалось:

— Два с половиной месяца, Стив. Десять недель. Кто бы мог подумать…

Малкольм обернулся и увидел скучающего у северной стороны дуба Мартенсона. Тот тоже курил и тоже о чем-то думал.

— С того момента, как я понял, что ты подписал мне приговор еще до отъезда из США, я все думаю и думаю, Стив: зачем тебе могла понадобиться моя смерть?

Малкольм оторвался от дерева и приблизился к советнику.

— Ты сильно изменился, старина.

— Сейчас ты можешь глумиться, Стив. Ты, как и я, уверен, что находишься здесь в безопасности. Тебя удивляют синие круги под моими глазами, которых отродясь не бывало? Неухоженность прически? Морщины, разрезавшие щеки и лоб, или проступившая седина? А какие, по-твоему, превращения должны происходить с человеком, который понял, что его хочет убить тот, кто доселе казался ему почти отцом родным? Однако подойди к зеркалу и ты, босс. Посмотри, что с тобой сделали сутки моего пребывания в Нью-Йорке. Ожидание смерти хуже самой смерти, верно?

Окончание фразы Малкольму не понравилось, ему понравилось начало.

— Эндрю, дружок… Давай, забудем все, что было? — Малкольм, почувствовав прилив сил, положил руку на плечо советника. — Ты знаешь мой грех, но ты знаешь и то, как я могу благодарить людей за верность…

— Да, я знаю. Подтверждение тому я встречаю ежедневно. Сначала Вайс со спецзаданием, потом русские эмигранты в туалете гостиницы, потом гватемальские выродки, сейчас — ямайские отморозки. Ты славно доказываешь мне свою благодарность.

— Эндрю, сейчас все может быть по-другому!

— По-другому и будет. Обещаю тебе. — Отстрельнув пальцами окурок, Мартынов посмотрел на бывшего босса мертвым взглядом. — Я, собственно, зачем здесь, Стив… Неделю назад я метался в поисках выхода и ждал смерти. Сейчас, когда я имею возможность держать тебя и твоих выродков в узде, мечешься ты. У меня сложилось впечатление, Стив, что мы занимаемся с тобой пустыми хлопотами…

— Так и есть, Эндрю! Мы глупим и тешим себя глупой надеждой! Но мы же умные люди, Эндрю!.. А умные люди всегда смогут договориться! Я знаю тебя пять лет, старик, ты знаешь меня столько же, мы изучили повадки друг друга лучше, чем кого-либо! Эндрю! — Малкольм сжал локоть Мартынова, тот не сопротивлялся. — Вернуть бы время назад… Впрочем, зачем его поворачивать вспять? Рой опротивел мне своим слабоумием. Его присутствие рядом оскорбляет меня и мою дочь. Ты знаешь, как она к тебе относится… Три года назад она плакала, когда руку ей предложил Флеммер. Но тогда я не знал, кто есть ты, Эндрю! Мэри уже сегодня готова подать на развод, и я быстро все устрою. Что может быть крепче обещаний дружбы, чем предложение руки своей дочери?!

Мартынов расхохотался.

— Я все быстро устрою! Боже мой, Стив… Я никогда бы не подумал, что ты способен на такую грязь ради собственной безопасности! Взять меня в зятья, потом убить и оставить девочку дважды без мужа… Что для тебя жизнь моя, если ты глумишься над судьбой собственной дочери? Я едва не сломался, но ты вовремя предложил мне руку своей Мэри! Черт возьми, Стив! — Ты состоишь из одних ошибок! И потом, ты видишь это? — Мартынов поднял правую руку и покачал пальцем с обручальным кольцом.

Малкольм оперся на дуб, который был в свое время свидетелем линчеваний. В начале прошлого столетия парк и дуб были излюбленным местом членов ку-клукс-клана. Под той ветвью, где стоял Малкольм, трепыхались в судорогах десятки чернокожих. А сейчас чернокожие могут спокойно приезжать к Малкольму и спрашивать: Где деньги, мистер?

— Как мне убедить тебя, Эндрю?..

— Никак не нужно убеждать, — отрезал Мартынов. — Я здесь не для выслушиваний клятв… Я пришел, чтобы сделать тебе предложение, и уверен, что ты от него не откажешься.

— Почему ты так уверен?

— Потому что у тебя нет другого выхода. В противном случае тебя уже через два часа задержат агенты ФБР и распнут на стене своего головного офиса.

— Что же это за предложение, Эндрю, если ты, так ненавидя меня, согласился на встречу?

Мартенсон поправил на груди босса лацканы пиджака и заправил под них чуть выбившийся и выгнувшийся дугой галстук. Поправил и хлопнул так, что старик Малкольм выдохнул свист.

— Мои понятия бывшего авторитетного уголовника таковы, что категорически не позволяют сдавать кого бы то ни было в милицию, полицию, ФСБ, ФБР… Будь хоть гад последний, не могу его сдать. Видишь ли, когда сдаешь копам гада, копы выколачивают из него слишком много пыли. За это им присваиваются очередные звания, на грудь им вешаются медали, выплачиваются премии. А сенаты и городские советы, видя, как рьяно борются за порядок их присные, начинают выделять дополнительные средства для борьбы с преступностью. То есть, со мной и мне подобными. Такая вот палка о двух концах… Хотел сделать как лучше — помочь блатному миру, сдав гада, а вышло скверно — палка развернулась и прошлась по спинам правильных парней.