Книга Я был на этой войне - Вячеслав Миронов

— Уговорил.

Мы все прекрасно отдавали себе отчет в своих действиях и в том, что невыполнение приказа, особенно в боевых условиях, влечет за собой все что угодно, вплоть до расстрела на месте без суда и следствия. Устав — закон армии — гласит: «Приказ должен быть выполнен беспрекословно точно и в срок. После выполнения приказ может быть обжалован». А кому потом обжаловать приказ, после того, как вся бригада ляжет костьми на этой сраной площади? Кто останется в живых — это вечные клиенты психушки.

М-да, вооруженный мятеж, а именно так и только так можно расценивать открытый отказ от выполнения приказа.

— Слава, а может, как броненосец «Потемкин», уйдем куда-нибудь, а? — спросил Юрка, жадно затягиваясь. — В Турцию или еще куда.

— На БМП по дну Черного моря, неплохой вариант. Не дури и не психуй. Мы пока еще ничего противозаконного не совершали. Есть же в Уставе статья, что если приказ считаешь противоречащим Конституции и нормативным актам, то вправе его не выполнять.[10]А вести людей на гибель — это смерть. Вон Чехословакия немногим больше Чечни, но к вводу войск готовились шесть месяцев, а здесь на арапа. Потому что там — заграница, а здесь можно и миллион своих ухлопать, как с одной, так и с другой стороны. Ублюдки, — я выбросил окурок и тут же вытащил новую сигарету, с непривычки, после «Примы», не могли накуриться более слабыми. — Смотри, Сашка нам помощь тащит!

Рядом с шествовавшим с важным видом комендантом тащил две коробки наш старый знакомый — старшина госпиталя с пластырем на переносице и наливающимися синяками-очками под обоими глазами.

— Мы же тебе говорили, что не надо хамить, сынок! — Юрка и я улыбались во весь рот. — Не хотел по-хорошему с нами договориться, вот и получил.

— Если будешь хамить незнакомцам, то до дембеля не доживешь, — подхватил я. — А ведь если бы чуть повыше ударил, то, может, и череп раскроил бы. Везунчик ты, салабон, могли же подождать, когда ты с пистолетом развернешься, и сделали бы вскрытие без наркоза.

Сашка пришел вовремя, своим появлением с незадачливым солдатом он отвлек нас от горьких мыслей. Не хотелось быть преступником, когда в душе патриот, и не хотелось класть своих людей на площади, а затем стреляться. Совесть, честь офицерская не позволят дальше жить с таким грузом. Было бешеное желание напиться — вот в этих коробках и сумках есть спиртное, которое позволит на какое-то время уйти от страшного выбора. Но нельзя этого делать здесь. Тогда уж точно обвинят в пьянстве. Это понимали прекрасно все присутствующие офицеры.

— Вы, что, мужики, мятеж объявили? — Сашка был встревожен. — Все на ушах, поговаривают о вашем захвате.

— Нет, мы просто сказали, что комендант аэропорта изъявил желание повести комендантскую роту впереди нашей бригады на пулеметы, а он, понимаешь, не хочет тебя отпускать. Вот уперся, и все тут, не пущу, говорит, своего любимого капитана на верную гибель. А вас, засранцев, мне не жаль. Гибните, говорит, хоть всей бригадой во главе со своим командиром и доблестным генералом, я вам, мол, по Герою в гроб положу, — меня опять начинала разбирать злость. Я понимал, что Сашка и этот боец здесь ни при чем. Но хотелось сорвать злость на ком-то.

— Саша, а может, подаришь нам этого недоноска, мы сейчас рапорт напишем от его имени на перевод, а под его же пушкой он что хочешь подпишет. Выстрела никто не услышит, а тело подальше отвезем и в развалины бросим. Как ты на это, подонок, смотришь?

Я ждал ответной реакции со стороны Сашки или бойца, хотя бы жеста. Но они молчали. Я был мрачен и свиреп, все чувства, мысли замерли, скрутились в тугую пружину, готовую сорваться, выбрасывая мгновенно огромный заряд энергии. Сашка с бойцом безмолвствовали.

— Саша, ты все погрузил, что обещал? — я уже успокоился и взял себя в руки, но пружина скручивалась все туже, обостряя и без того отточенное восприятие. — Идем погрузим.

Мы пошли к нашей БМП. Впереди я, затем боец, замыкающим шел Сашка. Повсюду была непролазная грязь, солнце уже начало клониться к закату. Я открыл десантный люк, и боец начал складывать вовнутрь Сашкины подарки. Подошел Сашка. Я пинком отправил бойца в темное чрево машины и захлопнул люк. Схватил Сашку за воротник, припер его к БМП и вытащил пистолет из-за пазухи. Сашка побледнел, расширенными глазами он посмотрел на меня, затем на ствол.

— Рассказывай, кто дал команду нас окружить? Ну, быстрее, ты же знаешь, что или наши нас сейчас прикончат, или потом духи. Быстрее, сука, говори.

Сзади подошел Юрка.

— Обкладывают нас. В здание уже будет сложно прорваться, они туда не меньше роты затащили. И гранатометчики тоже там, будут в упор бить, — Юрка был абсолютно спокоен, но готов к действию.

Спокойно он сказал, обращаясь к Сашке:

— Говори, Саша, кто что сказал, каков приказ.

— После вас вышел Седов, сказал, чтобы не выпускали вас с «Северного» — уже пароль поменяли — и в здание приказано не допускать. При попытке уехать без разрешения или проникнуть в здание аэропорта — открывать огонь на поражение без предупреждения. Сказал, что вы к Дудаеву перебежать бригадой собираетесь. Мне дана команда отвлечь вас, попытаться напоить. Все. Отпусти, задушишь. Вы все-таки отморозки. Что с бойцом моим будете делать? — Сашка тер шею.

— Да забирай ты его, он, наверно, уже со страха обосрался. Какой пароль?

— Не знаю, мне только сказали, чтобы вас напоить и быстро уходить. А что мне сказать Седову?

— Скажешь, как было, боец подтвердит. Значит, скоро будут нас убивать, если велели тебе поскорее уходить. Ладно, Саша, иди. Прощай.

— Слава, Юра, все уляжется. Они там договорятся. Хотите, я к Седову, Ролину пойду, попрошу, чтобы вас оставили. Или идем со мной, когда все закончится, я вас выведу. Идемте, ребята.

Сашка сказал «когда все закончится», а мог закончиться только расстрел. Потому что, это я сейчас понял, я в своих стрелять не смогу, а вот в их глазах мы — пособники боевиков.

— Спасибо, Саша, иди. Скажи только всем, передай, что не предатели мы. Даже если и останемся здесь, не предатели. Прощай.

Я открыл десантный люк, боец отпрянул.

— Не бойся, выходи. Все слышал?

— Да.

— Будут спрашивать, расскажешь, как слышал, — и когда они отошли, я не удержался и крикнул на прощанье: — Не хами незнакомцам!

Боец, как от удара, втянул голову в плечи.

— Ну что, Слава, пойдем?

Всю обратную дорогу мы брели, не проронив ни слова. На душе было пусто, темно. Говорить не хотелось. От нас уже ничего не зависело, абсолютно ничего. И для себя все уже решено. Оставалось только ждать, как баранам, своего заклания.

Все офицеры стояли плотной кучкой и что-то обсуждали. Наши бойцы были рассажены на БМП, двигатели были заведены, многие пушки были повернуты в сторону здания аэровокзала. Мы подошли ближе к нашим офицерам, казалось, что говорили все разом и никто не слушал никого: