Книга Загадка отца Сонье - Вадим Сухачевский

Да, если верить, то странные, похоже, дела творились в последнее время у нас в Ренн-лё-Шато. Вот и отсутствуй так долго в родных местах!

Любопытство мое было столь сильно, что я даже про красавицу Натали на какое-то время забыл. Едва дождавшись окончания обеда, сказал матушке – хочу, мол, воздухом подышать да поосмотреться, — и первым делом поспешил, разумеется, к храму Марии Магдалины.

Поначалу, издали его увидав, подумал: да, храм у нас теперь на зависть всей округе! В самом деле, не поскупился отец Беренжер! Стены из нежно-розового кирпича, крыша новенькая, крытая черепицей, витражи окон переливаются всеми красками на свету, дверь бронзовая; такой храм и где-нибудь в Париже воздвигнуть не зазорно. Вот только вид у него странный несколько – храмов подобной конструкции я не видел нигде; ну да он всегда таким и был, наш храм Марии Магдалины.

Когда я, однако, зашел за его ограду и взглянул на надпись, выбитую над входом (моих школьных познаний в латыни, хоть и с трудом, но все же хватило, чтобы понять ее смысл) — тут на миг, право же, почудилось, что меня палкой саданули по голове.

"TERRIBILIS EST LOCUS ISTE"[35]

— вот что, клянусь, полуметровыми буквами было выбито там. Это на храме-то Божьем!

Под этой надписью была выбита другая, буквами поменьше, но той латыни я уже почти не понимал. Что-то про тамплиеров, кажется. Да и благодарю покорно – мне уж и первой надписи хватило, чтобы десять раз подумать прежде, чем ступить на крыльцо.

Но все же, осенив себя крестным знамением, я кое-как решился и вошел в храм.

Внутри, как мне сперва показалось, не было ни души, — а чего б вы еще хотели, при такой-то надписи! Правда, я услышал какое-то шевеление за дальней колонной, однако было не до того, чтобы придавать этому значение. Ибо то, что я увидел внутри…

Нет, не странные изображения на стенах – их я разгляжу позже… Но вот эта скульптура, стоявшая у стены… Очень, кстати, хорошо выполненная статуя скорбящей женщины, — вот только ее цвет!..

А вы когда-нибудь видели совершенно черного цвета статуи в католическом храме? Да еще после такой надписи над входом!.. Ощущение, скажу я вам!.. Черную мессу служить тут, что ли, вправду, надумал наш совсем, похоже, сбрендивший отец Беренжер?!..

Я стоял как вкопанный и едва ли не с ужасом взирал на это черное диво…

Тем временем шевеление за колонной обрело форму человеческих шагов, и навстречу мне вышел… ну да, он самый, отец Беренжер. Он почти и не изменился за эти шесть лет, разве только нос стал чуть более крючковат. Но одет… Боже, как одет он был!..

Вроде, на первый взгляд, то была сутана… Однако – вовсе и не сутана, если приглядеться повнимательнее. Во-первых, была она не черного, а синего цвета, — где вы видели синие сутаны на католических священниках? Во-вторых, эти рукава – широченные, при ходьбе развевающиеся, как крылья. Наконец, пояс, которым он был подпоясан… Конечно, любому кюре положен пояс, — но не такой же, готов поклясться чем угодно! Пояс отца Беренжера был желтого цвета, и его покрывали не то какие-то языческие рисунки, не то надписи на каком-то явно нелюдском языке, пристойные, возможно, только для тех, кто вовсе уж не страшится Господа.

Он узнал меня по сути сразу и спросил – по-моему, даже несколько обрадованно:

— Диди, это ты?..

Я же застыл на месте и не отвечал ни слова. И дело тут было даже не в той надписи, что все еще свербела у меня в мозгу, и не в черном изваянии, на которое я нет-нет да и косил чуть боязливо взгляд, и не в странном (это слишком мягко говоря) облачении отца Беренжера. Зная, как трепетно мой кюре всегда относился к телесной чистоте, я вдруг ощутил то, что в первый же момент, как он подошел, поразило меня даже, пожалуй, поболее, чем все перечисленное. От этого чистюли, от моего преподобного, от него… тут я никак не мог ошибиться – от него пахло!.. Нет, это не был запах каких-либо нечистот, которого он так страшился всегда, и не запах тления умирающего тела (уж теперь-то, на сотом году, я знаю, как оно пахнет), — то был какой-то другой запах, которого я пока никак не мог распознать.

Добавлю, он, запах этот, потом, с годами, все более окутывал отца Беренжера. После всех событий я не раз думал – быть может, это именно он, а вовсе не смрад мертвечины, однажды заставил сбежаться к его восседающему в кресле праху и выть на всю округу одуревших псов?..

Не знаю…

Но в тот момент, в храме, именно это меня более всего поразило. От отца Беренжера пахло! Этого не должно было, этого просто не могло быть!

Разъяснения отца Беренжера с моим небольшим отступлением в совершенно иные времена и иные края

— Да это же ты, Диди, — сказал отец Беренжер, но не тот, прежний, а совсем другой отец Беренжер, отец Беренжер, от которого пахло. — Хотя ты сильно возмужал и изменился, я тебя сразу узнал!

Пришлось пробормотать – мол, да, да, это я.

— Жаль, что ты тогда сразу уехал, — продолжал преподобный, — я бы нашел для тебя подходящее занятие. ("Могу себе представить!" – про себя подумал я.) — Он тем временем проследил за моим взглядом, непроизвольно переметнувшимся на черное изваяние, и сказал: — А, любуешься моей "Черной Мадонной"? Впрочем, это и не Мадонна даже, а… После, ежели захочешь, расскажу… Согласись, великолепная скульптура! Такие когда-то стояли у нас чуть не во всех храмах, пока с некоторых пор их не начали варварски уничтожать. В мире осталось совсем не много подлинных экземпляров, из них самый лучший по сей день выставлен в музее Вервье близ Льежа, ну а то, что ты здесь видишь – его точная копия, выполненная по моему заказу, так же, как и оригинал, из черного оникса, превосходным скульптором… Хотя его имя едва ли что-нибудь тебе скажет… Ну, а как тебе вообще, Диди, наш обновленный храм? — спросил он.

Я что-то промямлил насчет надписи над входом – негоже, де, по-моему, так отпугивать прихожан.

— Да объяснял, объяснял я им! — Отец Беренжер в сердцах махнул крылом своего халата (не сутаной же, в самом деле, это диво называть!) — Столько раз объяснял, что удивляюсь, как язык не отсох!.. Но тебе же известно, как они упрямы – ничего не желают принимать в свои задубевшие головы!… Ну а что бы ты написал, к примеру, у подножия Голгофы? "Сие место прекрасно" – так, что ли?.. Знал бы ты, сколько зла было сотворено в стародавние времена на этом самом холме, даже внутри этого древнего храма. Особенно в пору Альбигойской войны.[36]Тут, поверишь ли, прямо в храме резали людей! Это их кости (ты помнишь?) усеивали некогда сей холм. Кости-то я нынче перезахоронил, а памятью о них – вторая надпись, которую ты едва ли смог разобрать. Там я велел выбить слова: "КАТАРЫ, АЛЬБИГОЙЦЫ, ТАМПЛИЕРЫ – РЫЦАРИ ИСТИННОЙ ЦЕРКВИ" – в память об убиенных.