Книга Синдром Коперника - Анри Лёвенбрюк

— Аньес… Я… я не шизофреник. Я слышу мысли людей.

Часть вторая. Гнозис

Глава 29

Бывают минуты, которые тянутся гораздо дольше, чем жалкие шестьдесят секунд. И тогда относительность уже не просто теория. Ты тонешь, захлебываешься, переливаешься через край.

В тот миг голова закружилась так сильно, что мне казалось, я бесконечно падаю в бездонную ледяную расщелину. Эхо тех слов отдавалось в мозгу, словно крик о помощи на безлюдной парковке: «Месье, вас зовут не Виго Равель, и вы не шизофреник».

Не шизофреник, не шизофреник, не шизофреник. Словно я потерял все, что имел, не что-то материальное, а уверенность и самосознание — самосознание, от которого и так оставались одни руины, и уже очень давно. Все, из чего состояла моя идентичность, память, какой бы скудной она ни была, мои мысли, представление о мире, все, что еще оставалось от моего хрупкого внутреннего мира, рухнуло, как карточный домик, который уже не собрать обратно. Внезапно я был уже не я, а кто-то другой, совершенно чужой. Незнакомец, который никогда не был шизофреником, никогда не был Виго Равелем, но который больше десяти лет, сам того не зная, реально слышал чужие мысли. Не галлюцинации. Мысли. Подлинные и тайные. Далекие, но конкретные. «Сегодня ученики чародея в башне, завтра — наши отцы-убийцы во чреве, под 6,3».

Выключив телефон, я не смог сдержать слез. Все ложь. Аньес наверняка не поняла. Она и не могла понять. Никто не мог. Ни понять, ни поверить. Потому что вся моя жизнь выходит за рамки разумения. Я одинок, совершенно одинок, ужасающе одинок перед лицом невероятного. Психолог могла называть это как угодно, синдромом Коперника или иначе: сегодня я сам получил доказательство, что слышу чужие мысли, и никто не может мне поверить.

Я сотню раз повторил эту невозможную фразу. Я слышу мысли людей. Но от этого принять ее было не легче. Даже привычка не помогала. Нельзя привыкнуть к непостижимому.

Я лежал неподвижно в гостиничном номере, и вскоре меня охватила такая тоска, что мне захотелось во что бы то ни стало встретиться со своими родителями. Встретиться с Марком и Ивонной Равель, в надежде, что они существуют, что они реальны. Если я уже не я, пусть хотя бы я буду чьим-то сыном! Пусть в их глазах мелькнет хотя бы слабый проблеск узнавания. Чтобы я мог обрести свою идентичность.

Вас зовут не Виго Равель. Но тогда кто я? Как меня зовут? Что у меня за прошлое? Смогут ли сказать мне это те, у кого на глазах я вырос?

Каковы бы ни были мои отношения с родителями, я был убежден, что в их силах оказать мне поддержку. Хотя бы настолько, чтобы я мог выстоять, опереться на что-то. Так или иначе, все равно ничего лучшего я придумать не мог. Мне немедленно надо их увидеть. И так как в телефонном справочнике они, по всей видимости, не значились, мне оставалось только как можно скорее вернуться к себе домой, в квартиру на улице Миромениль. В эту проклятую квартиру. Пойти туда самому и довериться тому, что меня там ждет.

К несчастью, при мысли о том, чтобы выйти на улицу, я приходил в ужас. Ведь там были другие люди. Голоса, шепоты. А я теперь знал, что эти шепоты не слуховые галлюцинации. Что они — не порождение острой параноидальной шизофрении. Это мысли. И они реальны. А я больше не хотел их слышать. Но был ли у меня выбор?

Я собрал волю в кулак и медленно встал. Словно исполняя ритуал, я посмотрелся в зеркало; и, сам себе не веря, как будто узнал себя. Хотя бы лицо у меня осталось прежним. Это был мой последний оплот, моя последняя реальность. Синие глаза. Строгий рот. Высокий хмурый лоб. Но сохранялось это странное ощущение, чувство неловкости, по-видимому вызванное моим отражением в зеркале… Словно в нем таился символ, чье значение от меня ускользало. И который беспричинно меня тревожил.

Я поспешно покинул гостиницу, отказавшись от мысли ехать на метро. Слишком людно, слишком темно, слишком много голосов. До родительского дома я добрался пешком. И всю дорогу твердил про себя невероятную истину. Я не шизофреник. Эта мысль полностью завладела моим умом и, несомненно, помогла мне не слышать мысли прохожих. Как только кто-нибудь приближался ко мне, я сторонился и, как одержимый, погружался в себя, не поднимая глаз от тротуара.

Подойдя к родительскому дому, — очевидно, его я не выдумал, он был мне хорошо знаком, — я не слишком удивился, когда набранный мною код не сработал. Я оставался спокойным, кажется, даже улыбнулся. Его ведь могли сменить. Или я ошибся. Забыл же я свой домашний номер… И все-таки мне приходило в голову, что улица Миромениль — всего лишь ложное воспоминание. Выдумка. Ну нет. Квартира на улице Миромениль не могла быть галлюцинацией. У меня не было галлюцинаций. Я не шизофреник.

Пытаясь не поддаваться панике, я дождался, пока в подъезд кто-то вошел, и проскользнул следом. Он не обратил на меня внимания. Возможно, потому что узнал меня. Не могу сказать. Я не слышал его мыслей. И слава богу. Он поехал на лифте, а я пошел по лестнице.

Чем выше я поднимался, тем сильнее был страх. Готов ли я к новым неожиданностям, к новым разочарованиям? В последний раз, когда я приходил сюда, кто-то меня опередил. И установил в квартире камеру. Этого я тоже не мог выдумать… Но тогда на что я надеялся? Что родители наконец вернулись? Шансы были невелики.

Когда я оказался перед дверью, большой деревянной дверью, которую прекрасно помнил, то достал из кармана ключи и глубоко вдохнул. Не было слышно ни звука. Что ждет меня в квартире? Стала ли она прежней? Или меня встретят озадаченные взгляды родителей? Или внутри по-прежнему царит беспорядок, который я обнаружил несколько дней назад, а на полу — раздавленная мною камера?

Я не мог дольше сомневаться. Истина не у меня в голове, а внутри этих стен. Сглотнув, я медленно поднес ключ к замку. Рука дрожала, и я все никак не мог попасть в скважину. Я не отступал. Но, к моему удивлению, мне все не удавалось вставить ключ в замок. Наверное, у меня слишком тряслись руки. Я попытался снова. Но ничего не вышло. Ключ не подходит! Замок сменили, или я действительно никогда здесь не жил…

Уходи.

Тут же, как и несколько дней назад на площади Дефанс, инстинкт приказал мне бежать. Я вдруг понял, что мне нельзя здесь больше оставаться. Каждым нервом я ощущал опасность. Все тело кричало об угрозе. Какой бы ни была причина, по которой ключ не подходил к замку, я не мог оставаться перед этой дверью. Не задавая больше себе вопросов, я развернулся и бросился вниз по ступеням. Мои шаги отдавались от белых стен лестничного пролета. Они сливались, так что вскоре я уже не был уверен, что я один. Я выскочил на улицу.

Сердце выпрыгивало из груди. Я был раздавлен одиночеством, спешкой и страхом. Где же мои родители? Не случилось ли с ними что-нибудь? Да и мои ли они родители?

На все эти вопросы у меня не было ни одного внятного ответа. Я чувствовал себя потерянным, как никогда раньше.

Шатаясь, словно пьяница, я брел по улице Миромениль, едва не теряя сознания, проходил мимо торговцев, которых хорошо знал, но теперь они вдруг показались мне чужими. Сапожник, старый озлобленный расист — с ним я разругался много лет назад, восточная кондитерская — оттуда доносился сильный сладкий аромат, ирландский паб, табачный киоск, где я покупал себе сигареты… Все это я узнавал. Это не могли быть ложные воспоминания! И все же мне не удавалось почувствовать себя дома на этой земле, среди этих людей.