Книга Убийца внутри меня - Джим Томпсон

— И что? — спросил я. — Конуэй берется за работы под ключ, когда только может. И получает в итоге не одну прибыль, а с полдюжины.

— И ты думаешь, Паппас такое стерпит! Думаешь, он не станет торговаться, — он же за гвоздь удавится! Я думаю, что станет, Лу. Иначе он не умеет.

Я кивнул:

— Я тоже так думаю. Но он сейчас не в том положении, чтобы права качать. Работу ему сделают так, как захочет компания Конуэя, либо не сделают никак.

— Н-да… — Он перекинул сигаретку из одного угла рта в другой. Подтолкнул языком, сощурился, не сводя с меня глаз. — Но деньги, Лу. Про деньги это нам все равно ничего не говорит.

— Он же сквалыжник, — сказал я. — Может, они у него были — ну, бо́льшая часть, а остальное те согласились подождать. Не обязательно их держать в банке. Может, он дома где-нибудь засаливал.

— Ага, — медленно произнес Ротман. — Ну да, наверное…

Он повернулся на сиденье так, чтобы смотреть в ветровое стекло, а не в меня — а не на меня. Щелчком выкинул сигаретку, нашарил в карманах табак и бумагу, стал сворачивать новую.

— Ты на кладбище ездил, Лу? На могилку к Джонни?

— Нет, — ответил я, — но надо обязательно. Стыдно, что раньше не съездил.

— Ну так… черт, ты же не шутишь, правда? Ты все это искренне говоришь!

— А ты кто такой, чтобы спрашивать? — не выдержал я. — Сам-то хоть что-нибудь для него делал? Мне славы никакой не надо, но в Сентрал-Сити я один хоть как-то пытался помочь этому парнишке. Мне он нравился. Я его понимал. Я…

— Знаю, знаю. — Он вяло покачал головой. — Я просто хотел сказать, что Джонни похоронили на освященной земле… Ты же понимаешь, что это значит, Лу?

— Наверно, да. Церковь не сочла его смерть самоубийством.

— И ответ, Лу? У тебя ведь есть объяснение?

— Он такой молоденький был, — сказал я, — а в жизни одни только неприятности. Может, Церковь прикинула, что он достаточно уже оступался, и решила выдать ему авансом. Может, подумали, что это несчастный случай — дурака валял, а дело зашло слишком далеко.

— Может, — согласился Ротман. — Может, может, может. Только вот еще что, Лу. Самое главное… В воскресенье вечером, когда Элмер и обитательница вон того домика свое получили, у меня один плотник на последний сеанс пошел в «Палас». Машину свою поставил за углом — прикинь, Лу, — в половине десятого. А когда вышел после кино, машину ему разули…

16

Я ждал, но все как-то стихло.

— Ну, — сказал я наконец, — вот незадача-то. Все четыре колеса?

— Незадача? То есть тебе кажется, что это смешно, Лу? Обхохочешься, да?

— Ну, как бы забавно, — ответил я. — Забавно, что я в конторе ничего про это не слышал.

— Еще забавнее было бы, Лу, если б услышал. Потому что о краже он не сообщал. Я б не назвал это преступлением века, но вы, ребята, у себя в конторе почему-то не сильно интересуетесь нами в «Храме труда». Только если мы пикеты устраиваем.

— Ну а что я тут могу…

— Не напрягайся Лу, это не важно. Мужик о краже сообщать не стал, но ребятам рассказал во вторник, когда плотники и столяры свое собрание проводили. И один, как выяснилось, купил пару покрышек у Джонни Паппаса. Они… тебя знобит, Лу? Простыл, что ли?

Я прикусил сигару. Я ничего не говорил.

— В общем, эти парни экипировались парочкой дубинок из ссаного вяза либо заменяющего оный материала и отправились с визитом к Джонни. Дома его не было, и на заправке у Ловчилы Мёрфи тоже. Тогда его уже нигде не было — он свисал на собственном ремне с решетки в каталажке. А вот тачка его стояла у заправки, обутая в две оставшиеся краденые покрышки. Ребята их сняли — Мёрфи, само собой, полиции о краже тоже не поведал, — и на этом дело закончилось. Но разговоры, Лу, пошли. Разговоры начались несмотря даже на то, что — очевидно — этому никто никакого особого значения не придал.

Я откашлялся.

— Я… а с чего бы, Джо? — спросил я. — По-моему, я тебя не понимаю.

— Пташки, Лу, не забыл? Голодные воробушки… Эти покрышки сняли после половины десятого в тот вечер, когда скончались Элмер и его приятельница. Если Джонни не взялся за них ровно в тот момент, когда хозяин поставил свою машину, — и даже если взялся, — мы неизбежно приходим к выводу, что даже сильно после десяти он развлекался довольно безобидно. Иными словами, никак не мог участвовать в кошмарных событиях, что имели место вон за теми кустами.

— Это почему же? — спросил я.

— Не понимаешь? — Глаза его расширились. — Само собой, бедняги Декарт, Аристотель, Диоген, Евклид и прочие уже умерли, но, по-моему, и сейчас найдутся люди, способные отстоять их теории. Я очень боюсь, Лу, что они не согласятся с твоим предположением, будто тело может быть одновременно в двух разных местах.

— Джонни якшался с довольно сомнительной публикой, — сказал я. — Какой-нибудь приятель наверняка спер эти покрышки и отдал ему перепродать.

— Понимаю. Понимаю… Лу.

— Почему нет? — сказал я. — У него на этой заправке выгодная позиция, он мог от них избавиться. Ловчила Мёрфи не стал бы совать нос… Да ну, Джо, наверняка так оно и случилось. Если б у него было алиби на время убийства, он бы мне сказал, правда? И вешаться бы не стал.

— Ты ему нравился, Лу. Он тебе верил.

— И правильно делал. Он же знал, что я ему друг.

Ротман сглотнул, из горла у него вырвалось нечто вроде смешка — так бывает, когда толком не понимаешь, смеяться тебе, плакать или злиться.

— Прекрасно, Лу. Изумительно. Все кирпичики выложены по ниточке, а каменщик — честный и сознательный мастеровой. Но мне и он, и его мастерство что-то все равно не дают покоя. Зачем ему обязательно нужно защищать свою постройку из «наверно» и «может»? Эту крепостную стену логичных вариантов? Я не понимаю, почему он просто не пошлет к черту некоего профсоюзного пустозвона?

Вот… вот, значит, как. Вот, значит, как со мной. А вот с ним как? Ротман кивнул, будто я спросил вслух. Кивнул и несколько вжался в сиденье.

— Шалтай-Болтай Форд, — сказал он, — сидит на самой верхушке «Храма труда». Как или зачем он туда забрался, роли не играет. Придется шевелиться, Форд. И побыстрее. Пока кто-нибудь… пока не свалишься во сне.

— Я подумывал уехать из города, — сказал я. — Я ничего не сделал, но…

— Конечно не сделал. Иначе я, как верный краснокоричневый республиканец, не стал бы выдергивать тебя из цепких лап твоих очернителей и гонителей… будущих гонителей, я бы сказал.

— Ты думаешь… думаешь, может…

Он пожал плечами:

— Думаю, Лу. Думаю, тебе чуточку непросто будет отсюда уехать. И так крепко об этом думаю, что решил связаться с моим другом, одним из лучших уголовных адвокатов в стране. Слыхал, наверное? Бутуз Билли Уокер? Я как-то раз оказал ему услугу — еще на Востоке, а он добро помнит долго, хоть у него есть и недостатки.