Книга Внедрение - Евгений Вышенков

Гамерник внимательно посмотрел на жующего Ильюхина и отхлебнул маленький глоточек сухого вина, сузив глаза:

– Кому надо – те знают… Слава Богу. Сколь веревочка ни вейся… Центральный аппарат ведь в курсе?

Бизнесмен покосился на губоповца, тот снова разулыбался:

– Да все тут в курсе, я же говорил! Тут все всё понимают, и все будет правильно! Правда?

– Есть такое дело! – Виталий Петрович улыбнулся им обоим уже совсем по-заговорщицки, но вместе с тем уважительно и отошел. Отошел, потому что скрывать омерзение ему было уже невмоготу.

…В тот вечер на приеме Ильюхин почти напился. Он «дергал» одну рюмку водки за другой, чем-то закусывал и с горечью думал: «Да, брат… Докатился. Одной рукой помогаешь ОПГ "гамеры", другой – пытаешься их же и посадить… Раздвоение личности – это и есть шизофрения! За кого воевать? Не за кого! Слава Богу, Штукин об этом дерьме ничего не знает… Эх, жаль, что я не литовец, – я б в "лесные братья" подался! Или, вообще, в Канаду какую-нибудь уехал… Но ведь я – русский! И что же мне, русскому, со всей этой блеванью делать?»

Плохо было полковнику. Очень плохо. Вернувшись домой, он привычно поругался с женой, потом долго отмокал в ванной, а потом, будучи не в силах заснуть, сидел на кухне и курил почти до самого утра.

III. Якушев

(июнь – сентябрь 2000 года)

Серьезные перемены в жизни Егора Якушева наступили в самом начале июня 2000 года. Он успешно защитил свою дипломную работу на юрфаке и сдавал госэкзамены, когда Юнгеров безапелляционно напомнил – мол, пора, брат, пора… Юнкерс ведь так и не отказался от своего, рожденного по существу эмоцией, плана по «внедрению» Егора в милицию. Якушев спорить с благодетелем не мог, да и, по большому счету, не хотел. Его «внедрение» много времени не заняло, более того, оно произошло практически молниеносно. Как и советовал Юнгеров, Егор еще весной позвонил полковнику Ильюхину по служебному телефону, представился, несколько сумбурно напомнил о себе и спросил – в силе ли еще предложение о работе в уголовном розыске, которое Виталий Петрович сделал ему пару лет назад.

Ильюхин быстро вспомнил понравившегося ему когда-то паренька и искренне обрадовался, пообещав помочь с устройством в милицию. Обещание свое полковник сдержал, так что Егора официально распределили в уголовный розыск. Более того, пойдя на кое-какие нарушения, его даже и аттестовали уже тогда, когда на руках у него еще не было диплома юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Такой вот любопытный казус: на внедрение к Юнгерову потребовалось значительно больше времени и сил, чем наоборот.

Так что в июне свежеиспеченный оперуполномоченный Якушев уже принимал дела – и не у кого-нибудь, а у бывшего теперь уже (если не знать особо секретных бумаг) оперуполномоченного Штукина. И никакой мистики в этом перекрещении судеб не было. Все объяснялось просто – Ильюхин всегда любил 16-й отдел. «Увольняя» оттуда Штукина, полковник считал своим моральным долгом как-то компенсировать потерю и сделал это при первой же возможности. А возможностью этой стал Егор.

…Передача дел одного опера другому – не аудиторская проверка в концерне «Юкос». Сия торжественная церемония проходит за облезлым столом в отделении милиции не очень торжественно, но с тотальным нарушением всех правил и формальностей. Потому что если действительно соблюдать все, что положено, то новый опер работать бы начал лишь к морковкиным заговинам. В реальной же жизни уходящий опер быстро передает новенькому всю свою макулатуру и где-то к обеду не спеша начинает объяснять правила игры. Труднее передать ощущения и «нюансы» – но кому они нужны? Ведь у новенького очень быстро появятся свои… В случае со Штукиным и Якушевым вся процедура передачи дел была и вовсе условной, потому что молодые люди узнали друг друга. Обниматься они не стали, однако Валера принял Егора по-доброму.

– На, брат, мою гимнастерку к твоей звезде![25]– широко улыбаясь, Штукин нагнулся и вытолкал из-под дивана, занимавшего полкабинета, большую плоскую белую коробку. Потом Валерий выпрямился и ногой сбил помятую картонную крышку. В коробке находились сплюснутые черные мужские костюмы.

– Что это? – не понял Якушев. Штукин ухмыльнулся не без гордости:

– А это три фрака фирмы «Хуго», не побоюсь этого слова, «Босс». Они не вписаны в вещдоки. Если терпила о них вспомнит… отдашь. Окажется понятливым – себе возьми.

– А это по какому делу? – удивился Егор.

Валерий назидательно вскинул указательный палец:

– Запомни прозвище: «Затон». По твоей земле одна квартирная кража на Биржевом. У петроградцев – штук двадцать.

Якушев из сказанного понял не все, но переспрашивать не решился, чтобы не показаться тупым. Он солидно кашлянул и подозрительно пощупал материю фраков:

– А зачем мне?… В них только в гроб класть.

– Ну что за мысли? – не согласился Штукин. – Толкнешь кому-нибудь, а себе свитер купишь!

Валера окинул взглядом бывший свой кабинет и предложил:

– Возле батареи – сундучок. Там тысяча ненужных мелочей, которые жалко выкинуть. Например, затвор от немецкого кавалерийского карабина в масле. Ну, как его выкинешь?! Вещь же. На антресолях – архив отдела ОПД[26]. За какой период – неизвестно, так как, чтобы достать хоть одно дело, нужно вымазаться в паутине, пыли и известке с сомнительным результатом. За всю мою службу никто так и не отважился на это.

Антресоли действительно выглядели пугающе. Егор поежился и спросил, побеспокоившись о каких-то своих будущих гипотетических коллегах:

– А если запрос какой-нибудь?

Штукин легко махнул рукой:

– Напишешь ответ какой-нибудь… Нет, если желаешь – «вэлком»![27]Наверняка даже откопаешь здесь что-нибудь интересное. Отсюда видать, какие эти ОПД толстенные. Нынешние у нас страниц в пять. А эти… Значит, писались при коммунистах…

Их неспешную беседу прервала послышавшаяся из коридора какая-то возня, сопровождаемая повизгиванием. Егор и Валера обернулись, так как дверь кабинета кто-то ткнул плечом.

Дверь распахнулась, и за косяк схватилась чья-то рука с грязными ногтями, хранившими на себе следы дешевого маникюра.

– Урод, не трожь! Урод! Дворняга вшивая! Ур-рр-ооод! – на последнем «р-р» рука оторвалась от косяка.

Штукин расцвел, всплеснул руками и выглянул в коридор:

– Надя! Бог ты мой – поймали все-таки!

– Тьфу, тьфу-тьфу – урод! – откликнулась на приветливые слова Валеры невидимая Егору Надя.