Книга Глаз урагана - Сергей Донской

– Насколько мне известно, – сказал Саша, – здесь вотчина наших американских друзей.

– Крепость большая, – подмигнул Беликов. – Всем места хватит.

«Большая» – это было явное преуменьшение. Цитадель, считающаяся главной достопримечательностью Каира, была огромной. В двенадцатом веке, когда началось ее строительство, Саладин планировал возвести стены вокруг всего города до берегов Нила. Замысел так и не был осуществлен, но сооружение получилось внушительным. Внутри крепости помещалось множество казарм, складов, дворцов, мечетей.

– Только не веди меня в мечеть султана Хасана, – шутливо взмолился Саша. – Как только я попадаю внутрь, мне хочется запеть «Аве, Мария».

– С какой стати? – наморщил лоб Беликов.

– Акустика. Ты любишь эхо?

– Я не люблю эхо, а мусульмане не любят шумных иностранцев. Как-то одному россиянину вздумалось отколупнуть кусочек от Алебастровой мечети, ну, чтобы убедиться в том, что она действительно алебастровая…

Последовала многозначительная пауза.

– И что? – не выдержал Саша.

– Чуть не получил пожизненное, – с удовольствием произнес Беликов. – Оправдательный приговор обошелся ему…

Он вздрогнул, наткнувшись взглядом на черную фигуру, преградившую дорогу. Судя по хламиде и большим влажным глазам, это была женщина. Волос и лица у нее практически не осталось. Глаза и оскаленные желтые зубы. Плюс к этому рука, протянутая за милостыней. Скрюченная и тонкая, как птичья лапа.

Саша и Беликов одновременно полезли в карманы за мелочью, но заставить себя вложить деньги в раскрытую ладонь не сумели. Один положил подношение у ног уродливой нищенки. Второй предпочел монеты бросить, и они со звоном покатились по булыжникам.

– Тсэнк ю, – клацнула зубами женщина с черепом вместо головы. – Гуд лак. Би кар-рефул.

Визгливо засмеявшись, она присела, чтобы собрать монеты.

Облившиеся ледяным потом мужчины поспешили прочь, опасливо оглядываясь на ходу. Пожелание удачи прозвучало как проклятие, а призыв быть осторожными наполнил сердца ноющей тяжестью.

– Душно, – пожаловался Беликов, ослабляя узел галстука.

– Душно, – поддакнул легко одетый Саша.

Он хотел сказать, что, наверное, ночью будет гроза, но осекся. В Каире не бывает гроз. Только томящее предчувствие их да вспышки далеких зарниц. И никуда от этого ни деться. Проклятый город. Проклятая работа.

Они пристроились за вереницей пестро одетых негров, ошалело косящихся на каждую белую женщину и даже на эмансипированных египтянок, не носящих паранджу. «О! – постанывали африканцы. – О! О!»

«Вот кому действительно душно», – подумал Саша, проходя сквозь рамку металлоискателя. При этом он неотрывно следил за своим имуществом, выложенным на стол. Тот, кто собирается побывать в Цитадели, должен проявлять не меньшую бдительность, чем сами полицейские на входе. Иначе можно запросто остаться без денег или мобильника. Саша подозревал, что комедия с досмотром придумана специально для того, чтобы обирать доверчивых иностранцев. А однажды он был свидетелем того, как полицейские не пропускали в крепость молодую женщину в джинсах. Они требовали, чтобы она разделась, отказываясь признавать, что детектор звенит, реагируя на металлические заклепки. В какой-то момент она заколебалась, взявшись за пуговицу, и у полицейских глаза вылезли из орбит. Продолжи женщина начатое, они бы скончались на месте от апоплексического удара.

– Давненько я не стаивал в очередях, – признался Беликов, присоединившись к Саше. – Помнишь, что творилось в Москве, когда завозили колбасу, водку или модные шмотки? СССР следовало уничтожить уже за один только постоянный дефицит всего и вся.

– Так они и сделали, – пожал плечами Саша, не уточняя, кого имеет в виду. – Но сначала была перестройка с ее пустыми прилавками, а потом уж все остальное. Разозлили народ, пошуршали перед носом демократическими газетками, отвели глаза, заморочили головы и подвели к пропасти.

– Ты говоришь так, словно жалеешь о Советском Союзе.

– Да ни о чем я не жалею, – спохватился Саша. – После драки кулаками не машут.

– Машут, – возразил Беликов. – Дураки.

Они миновали мечеть Мухаммеда Али, воздвигнутую, разумеется, не в честь знаменитого боксера шестидесятых. За ней обнаружился тихий безлюдный дворик с выщербленным мозаичным полом и резной оградой. Из мечети доносился невнятный гул голосов.

– Странное место для беседы, – пробормотал Саша, озираясь. – Мы тут как два тополя на Плющихе.

– Три, – улыбнулся Беликов. – Три тополя.

И действительно, из затененной колоннады вышел седобородый араб в белом. Свернутый молитвенный коврик в его руках походил на старинный пулемет.

– Минарет? – спросил он, дружелюбно скалясь. – Смотреть? Тогда платить.

– За что платить? – вскинул подбородок Беликов. – Мы сами смотреть. И ходить, – он изобразил на пальцах шагающего человечка, – и ходить сами.

– Сами нельзя. Дэнжероус.

– Опасно?

– Да. Вери-вери дэнжероус.

Пароль, смекнул Саша, уловив нечто неестественное в интонации Беликова и старика. Они вели себя как актеры, играющие не в полную силу. Под непринужденностью угадывалась некая натужность. «Конец? – спросил себя Саша. – Столкнут с башни? Если Галатей просчитал ситуацию неверно, то есть риск пораскинуть мозгами на каменных плитах. Черт! Пошлый каламбур! Паршивая ситуация».

– Идем? – спросил Беликов, вручив проводнику несколько фунтов.

– Идем, – откликнулся Саша и снова взглянул на вечернее небо.

Оно было малиновым, но ассоциировалось не с вареньем, а с пролитой кровью.

* * *

Старик с молитвенным ковриком бодро семенил впереди, то и дело оглядываясь, чтобы произнести что-нибудь ободряющее. Горбачьев. Москуа. Блядь-перемать. Спасьибо. Расшитые туфли с загнутыми носами и без задников заставляли вспомнить старика Хоттабыча, но белые одежды проводника при ближайшем рассмотрении оказались слишком грязными, чтобы принадлежать волшебнику.

Внутри мечети, куда он привел русских, царил полумрак, пахло кошками и гашишем. За колоннами и по углам угадывались шушукающиеся тени. Одна из них бросилась наперерез идущим, вцепилась в рукав Беликова и запричитала:

– Мистер, мистер, лук хир, лук хир.

Он подчинился и посмотрел на выпростанное из балахона плечо с гноящейся язвой, принадлежащее то ли юноше, то ли женщине. Удовольствие обошлось ему в два фунта. Проследив, как деньги исчезают среди складок чужой одежды, седобородый проводник пришел в неописуемую ярость. Он затопал ногами и, потрясая сухими кулачками, проорал нечто такое, отчего тени по углам как бы растворились в темноте, а существо с язвой поскакало прочь, шлепая по полу босыми пятками.

Следующим просителем оказался одноглазый имам в тюрбане. Заслоняя вход на лестницу, он выставил перед собой какой-то плакатик и сурово потребовал денег на восстановление храма. Саша дал немного. Имам, ничуть не смягчившись, указал пальцем на его сандалии и на порядком запылившиеся туфли Беликова. Проход обутыми стоил 10 фунтов с каждого. Пока шел оживленный торг, седобородый проводник успел помолиться, оглаживая лицо, как при умывании.