Книга Сотворение Святого - Уильям Сомерсет Моэм
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Негодяй!
Мы все знали, что приказ отдал граф.
— Клянусь Богом, я так рад, что ты жив и невредим, — сказал Маттео.
— Каким же я был дураком, поверив его словам! Мне следовало знать, что он никогда не забудет оскорбление, которое я ему нанес.
— Он все хорошо спланировал, — заметил Маттео.
— Кроме солдата, — напомнил я. — Не предусмотрел, что его могут узнать.
— Возможно, он командовал остальными. Но как хорошо он все подготовил, задержал нас после ухода остальных, чуть не убедил Филиппо и меня уйти домой, оставив тебя одного. Катерина в этом участвовала.
— Интересно, почему он не отменил покушения, когда понял, что вы не один? — спросил я.
— Он знает, что один я никуда не хожу, а второго такого случая могло и не представиться. Возможно, он думал, что им удастся отбиться от вас, может, даже убить.
— А Эрколе и его люди?
— Да, я думал об этом. Единственное объяснение — они ждали наготове, чтобы прикрыть их отступление, если бы они добились успеха, и убить, если бы покушение провалилось или они не смогли бы сбежать.
Так они и сделали. Я видел, как Эрколе подал знак солдату, добившему раненого.
— Возможно. Идея состояла в том, чтобы уничтожить всех свидетелей и исключить расследование.
— Что ж, теперь все увидят, что это опасно — выполнять грязную работу для Риарио.
— Это точно!
— И что теперь?
Кеччо посмотрел на него, но не ответил.
— Ты все еще отказываешься поступить с Джироламо так же, как он попытался поступить с тобой?
— Нет! — без запинки ответил Кеччо.
— Правда? — вырвалось у нас обоих.
— Так ты согласен? — добавил Маттео.
— Теперь я не вижу причин, мешающих мне самому свершить правосудие.
— Убийство? — прошептал Маттео.
— Убийство, — твердо ответил Кеччо, а после паузы продолжил: — Это единственный оставшийся у меня выход. Вы помните слова Лоренцо? Они со мной изо дня в день, я обдумывал их снова и снова: «Дайте Кеччо знать, что только дурак ставит перед собой цель, которую не может или не хочет достигнуть, а мужчина, который достоин зваться мужчиной, уверенно и с ясным умом идет к цели. Он видит суть и отметает все ложное. И когда разум подсказывает ему средства для достижения этой цели, он глупец, если отказывается воспользоваться ими. Если же он мудр, то действует быстро и без колебаний». Я знаю цель, и я ее достигну. И знаю средства, и буду действовать быстро и без колебаний.
— Я рад, что ты наконец-то так заговорил, — кивнул Маттео. — Многие нам помогут. Моратини присоединятся к нам. Якопо Рончи и Лодовико Пансекки так злы на графа, что придут, как только услышат о твоем решении убить нашего общего врага.
— Ты слеп, Маттео. Разве ты не видишь, что мы должны сделать? Ты принимаешь средства за цель.
— О чем ты?
— Смерть Джироламо всего лишь средство. Цель дальше и выше.
Маттео промолчал.
— Мои руки должны быть чисты. Никто не должен сказать, что мной двигали личные мотивы. И инициатива должна исходить не от меня. Идея убийства должна прийти со стороны.
— И кто, по-твоему…
— Я думаю, предложить ее должен Бартоломео Моратини, а я уступлю его доводам.
— Хорошо! Тогда я переговорю с ним.
— Нет-нет, ни ты, ни я не должны в этом участвовать. Потом ни у кого не должно остаться ни малейших сомнений, что д’Орси уговорили пойти на убийство ради блага общества. Понимаешь? Я скажу тебе, что надо сделать. Филиппо должен нам помочь. Он пойдет к Бартоломео, расскажет о нависшей над нами опасности, предложит Бартоломео убедить меня в необходимости убийства Джироламо. Вам ясно, Филиппо?
— Абсолютно!
— Вы это сделаете?
— Я пойду к нему завтра.
— Подождите, пока о покушении не станет известно всему городу.
Я улыбнулся обстоятельности Кеччо: он, несомненно, все продумал и не упускал ни единой мелочи. И куда только подевались его моральные принципы?
Ночная тьма уже начала разбавляться зарей, когда мы разошлись, пожелав друг другу спокойной ночи.
Я не проспал, как мне показалось, и получаса, когда меня разбудил доносящийся снизу шум. Поднявшись, я подошел к окну, выглянул, увидел на улице толпу. Люди кричали и жестикулировали. Тут я вспомнил случившееся ночью и понял, что новости разлетелись по Форли и горожане пришли, чтобы узнать подробности. Я быстро оделся, спустился вниз и увидел, что и двор запружен толпой. Тут же меня окружили озабоченные люди, жаждущие узнать подробности происшествия. Ходили противоречивые слухи. Кто-то уверял, что Кеччо убили, другие утверждали, что он цел и невредим, большинство полагало, что его ранили. Все ждали Кеччо.
— Если он невредим, почему не выйдет к нам? — спрашивали они.
Слуга уверял их, что Кеччо одевается и спустится к ним с минуты на минуту… Внезапно раздался крик. Кеччо появился на верхней площадке лестницы. Люди бросились к нему, окружили, радостно крича, пожимали ему руку, обнимали ноги, просто прикасались к нему, чтобы убедиться, что он не ранен, целовали его камзол… Бартоломео Моратини вошел во двор, сопровождаемый сыновьями, и толпа раздалась, чтобы он мог пройти и обнять Кеччо.
— Слава Богу, ты невредим! — воскликнул Бартоломео. — Если что-то случится с тобой, для Форли это будет черный день!
Люди ответили криками согласия. Но тут же с улицы донесся глухой и недовольный ропот. Люди, стоявшие у лестницы, оборачивались, чтобы понять, что там такое.
— Расступитесь! Расступитесь! — послышались резкие крики. Толпу расталкивали, чтобы пропустить группу мужчин, в центре которой шел граф. Граф! Кеччо вздрогнул, но тут же взял себя в руки и поспешил навстречу высокому гостю. Джироламо подошел к нему, обнял, расцеловал в обе щеки.
— Мой Кеччо! Мой Кеччо!
Сторонники д’Орси, знавшие правду, изумленно переглянулись.
— Я поспешил сюда, как только узнал ужасные новости! — воскликнул граф. — Ты цел и невредим? Совершенно невредим?
Он вновь обнял Кеччо.
— Ты и представить себе не можешь, как я испугался, когда услышал, что ты ранен. Как же я рад, что это неправда! Господи, я благодарю Тебя за то, что Ты уберег моего Кеччо!
— Вы очень добры, мой господин, — ответил наш друг.
— Утешает только одно: грабители получили по заслугам. Мы должны принять необходимые меры, чтобы избавить город от таких опасных людей. Что скажут люди о моем правлении, если станет известно, что мирный горожанин не может ночью дойти до своего дома, не опасаясь за свою жизнь? Ох, Кеччо, я так корю себя за случившееся.