Книга Рам-рам - Сергей Васильевич Костин

Что Эд встретил девушку своей мечты и влюбился, он рассказал мне уже на следующий день. А кому еще он мог это сказать? Они с Джессикой встретились на студенческой вечеринке. Она была… У Эда не хватало слов. К нашей следующей встрече, проконсультировавшись с полудюжиной книг, обучающих умению выражать свои мысли и ораторскому искусству, он попытался найти подходящие эпитеты. Большой художественностью его находки не отличались. Я понял, что Джессика была умной, очень начитанной, чрезвычайно привлекательной и из хорошей семьи — ее отец был профессором литературы с пожизненным контрактом в Гарварде. Собственно, это было единственным недостатком избранницы его сердца — Джессика жила в Бостоне. Однако Эд умудрился снова встретиться с ней во время ее следующего приезда в Нью-Йорк, месяц спустя. В этот раз Джессика, видимо, поняла, насколько Эд на нее запал. Надо сказать — я со своей иронией это, возможно, не обозначил — Эд был идеальной партией, ну при условии интеллектуального общения где-то на стороне. Теперь мы с ним встречались реже — каждый уикэнд он стремился проводить в Бостоне.

Так прошло лето и большая часть осени. В один из наших походов по музеям Эд сообщил мне, что мать Джессики пригласила его на День Благодарения. Да, я не уточнил, родители Джессики были в разводе. Поэтому профессор Фергюсон жил в своем большом доме рядом с Гарвардским университетом, и Джессика, студентка того же университета, большую часть года жила с отцом. А ее мать, художница-любительница или художник-любитель, не знаю, как правильно сказать, круглый год жила в их загородном доме в Хайаннис-Порте, куда и пригласила на праздники Джессику с новым другом. Пора было посмотреть на человека, с которым дочь проводила столько времени.

День Благодарения, если кто не знает, — последний четверг ноября, так что это на самом деле четыре выходных дня. Эд не был уверен, что выдержит столько в чужом доме, и попросил меня поехать с ним. Я сухо отказался, и мы заговорили о другом.

Однако через пару дней в какой-то индийской забегаловке Эд снова затронул эту тему. Он, оказывается, поговорил по телефону с миссис Фергюсон, матерью Джессики. Она прекрасно понимала его проблему и была бы счастлива, если бы Эд привез с собой друга. Я снова отказался. Оказаться в компании с незнакомыми людьми я стремился еще меньше, чем Эд.

Еще через день или два мы слушали джазовые пластинки у Эда дома, когда зазвонил телефон. Мне даже не нужно было слышать голос в трубке, чтобы воссоздать весь разговор:

— Джессика! — завопил Эд. — Радость моя, как я рад! Что? Что значит «плеоназм»? Нет, я слышал такое слово, но что это значит, сейчас не смогу тебе сказать, я слишком взволнован. Нет, боюсь, что нет! Нет, я готов был бы приехать к тебе на день-два в Бостон. Да, конечно, ты должна на праздники быть с матерью, я понимаю. Нет, у меня есть настоящие друзья. Ну, один друг, я же тебе говорил о нем. Пако сейчас как раз сидит у меня дома, мы слушаем музыку… Что?

Эд протянул мне трубку:

— Это тебя!

Я беззвучно зашипел, как кошка, которой наступили на хвост.

— Поговори с ней сам! — прошипел в ответ мой приятель.

Я взял трубку.

— Этот тот самый нелюдимый человек, который ни разу не захотел встретиться с девушкой своего друга? — вместо приветствия произнес очень мягкий, обволакивающий женский голос. Обидеться на него было невозможно.

— Да, тот самый! — подтвердил я. Эд действительно несколько раз предлагал мне поужинать вместе с ними, когда Джессика приезжала в Нью-Йорк.

— И вы долго еще собираетесь так поступать? Как там у вас намечено по ежедневнику?

— У меня нет ежедневника, — буркнул я. — Я свободный человек.

— Нет, вы не свободный человек. Вы завели себе друга, и сейчас этот друг в вас нуждается.

И опять это было сказано таким тоном, что обидеться на Джессику или прервать разговор было невозможно.

— Вы меня не знаете, — стал защищаться я. — Я мрачная антиобщественная личность, способная отравить любое радостное событие.

— Моя мама была бы от вас в восторге, она сама такая, — заявила Джессика. — Пако, пожалуйста! Мы с Эдди хотели бы провести эти дни в радости. Вы не могли бы составить компанию моей маме, чтобы ей не пришлось предаваться мировой скорби в одиночестве?

Джессика шутила на эту тему. Она не могла знать, почему я вел отшельнический образ жизни — Эду тоже ничего не было известно о Рите и детях.

— А на крайний случай есть берег океана, — продолжила Джессика. — Если вам захочется побыть одному, вы можете гулять там часами. А потом вы намерзнетесь, вернетесь домой, мы вас отогреем, накормим, напоим, и вы подумаете: «Хорошо, что я согласился!»

Неожиданно для себя я сказал:

— Хорошо, я согласен.

10

Бедный Эд!

Я сообразил сейчас, это было ровно двадцать лет назад.

Джессика ждала нас на автовокзале в Хайаннисе. У нее тогда был новехонький ярко-желтый «жучок» фольксваген, писк продвинутости по всем направлениям для определенной либеральной молодежи Штатов. Мы с Эдом протряслись всю ночь на автобусе, и вид у нас был не самый презентабельный. Тем не менее Джессика радостно обняла и расцеловала Эдда, крепко, как старому другу, пожала мою руку и в качестве приветствия мне сказала следующее:

— Я вас пугала своей мамой, но вообще-то она очень хорошая.

Странно, я плохо помню Джессику по этой нашей первой встрече. И потому что женщины меня больше не интересовали — я боялся, что уже навсегда. Тем более, она была девушкой моего друга.

Даже не так. В ту нашу первую встречу она была для меня, как все прочие люди. У меня тогда было ощущение, что я всех вижу в кино. Да, вот Джессика — рыжеволосая, веснушчатая, синеглазая, с милой умной мордашкой, такая живая, молодая, восхитительная! Ну, и что? Она была для меня реальной не больше, чем какая-нибудь Леа Массари — Джессика на нее похожа. Актриса из другого мира, которую я никогда не увижу, которая мне никогда не улыбнется и не скажет «привет», которая играет полностью вымышленного человека в, возможно, полностью выдуманных обстоятельствах. Так вот, Джессика к моей реальной жизни имела отношение не большее, чем Леа Массари.

Такой же тогда я увидел и Пэгги. Она выглядела и вела себя, как старшая сестра Джессики — это все, что я тогда отметил. Пэгги провела меня на второй этаж своего большого светлого дома, чтобы показать, где я буду спать.

— Я приготовила вам самую большую гостевую спальню. Эд официально будет располагаться вот здесь, по соседству. Но реально? Я не знаю…

Она посмотрела на меня.

— Я тоже не знаю, — честно сказал я.

— Ну, разберутся! — махнула рукой Пэгги.

Да, вот еще что я отметил: голос у Пэгги был хриплый. Было отчего — она курила сигарету за сигаретой. Почти, как мой отец — тот умер от рака легких.

Так вот, Пэгги ушла в облаке табачного дыма. Две падевые лабрадорши — мать и дочь — побежали за ней вслед, стуча когтями по натертому паркету и скользя на повороте.