Книга Глаза зверя - Фридрих Незнанский

— Хорошо, тетя Хава, — покорно сказала Асет и вновь подняла «камеру».

…После репетиции девушки смотрели телевизор. Асет сидела в первом ряду, рядом с Тамусей и тетей Хавой. На экране царили кровь и разруха. Одна мрачная картинка сменяла другую.

— Как известно, число желающих стать «живыми бомбами» особенно выросло за последнее время, бубнил закадровый голос. — Следовательно, человечество стоит на пороге новой «столетней» войны.

На экране возникло изображение какого-то полуразрушенного, дымящегося здания, перед которым бегали кричащие люди.

— Уникальность ситуации в том, — продолжил голос, — что мир впервые столкнулся с врагом, который не ставит конкретных политических задач, выполнив которые можно добиться спокойствия и процветания.

На экране появились бородатые люди в темных очках и с автоматами на плечах, спускающиеся по горной тропинке.

— Мир имеет дело с идеологией современных нигилистов, — сказал закадровый голос, — цель которых — всеобщее разрушение. А средство для достижения победы — физическое уничтожение всех сторонников существующей христианской цивилизации.

Тетя Хава нажала на «стоп». Затем встала и повернулась к девушкам:

— Так нас изображают кяфиры. Они заставляют всех думать, что у нас нет ни цели, ни веры, потому что так им удобнее уничтожать нас, наших родителей и наших братьев. — Тетя Хава улыбнулась. — Фашисты тоже заставляли всех думать, что у людей, которых они убивают, нет ни цели, ни веры, ни смысла жизни. Они выставляли их безмозглыми животными, как русские выставляют сейчас нас. Животных убивать легко, потому что за это никто не осудит. Они не успокоятся, пока не перебьют всех нас. Потому что их души съел Иблис.

Асет нахмурилась. Про фашистов она знала, она учила про них в школе. И еще — ее прадедушка погиб на фронте, сражаясь с ними.

— Тетя Хава, — спросила Асет, — а почему Аллах не убьет Иблиса?

— Потому что его наказание отложено до Страшного суда. Когда будет'Страшный суд, Аллах низвергнет Иблиса в ад, а с ним и всех неверных.

Асет вздохнула. «Поскорей бы Страшный суд, — подумала она. — Тогда Аллах прогонит в ад всех грешников и кяфиров и не с кем будет воевать».

— Кто мне скажет, какая у нас цель?

— Бороться с врагами Аллаха! — сказала светловолосая татарка Гюзель, которую привезли в лагерь из Уфы.

Тетя Хава кивнула:

— Правильно, Гюзель. А зачем?

— Потому что, если с ними не бороться, Иблис завоюет землю и превратит наши жилища в кладбища и руины. А он будет прыгать на могилах под адскую музыку и пить вино, рожая шайтанов и джиннов, чтобы они добили оставшихся в живых.

— Правильно, — вновь кивнула тетя Хава. — И так будет, если мы не будем помогать Аллаху бороться со злом.

После этого тетя Хава поставила девушкам другой фильм. Там было показано, как гибли женщины и дети от рук неверных — гибли в Чечне, Боснии, Палестине. Дети горели заживо, их матери обливались кровью, пытаясь подняться на ноги, но люди с белыми лицами, одетые в маскхалаты, добивали их короткими автоматными очередями.

Асет отвернулась, чтобы не смотреть на экран телевизора, и увидела Тамусю. Глаза Тамуси были широко открыты, губы вздрагивали. Потом Асет посмотрела на Гюзель. По щекам той текли слезы, но ее глаза, синие, как у кяфиров, пылали лютой ненавистью.

«Они смогут отомстить неверным, — подумала Асет про подруг. — А я? Смогу ли я сражаться с неверными так же, как они? Ох, слишком уж я слабая и трусливая».

Представив себя со всех ног удирающей от кяфиров, Асет не на шутку расстроилась. Но потом успокоила себя тем, что убегать от неверных ей не придется, да и в плен ее тоже взять не успеют. Нажатие на кнопку — ослепительная вспышка взрыва — и вот она уже в раю. Главное, сделать все правильно, а для этого нужно хорошо учиться.

«Ты должна учиться, — строго сказала себе Асет. — И у тебя все получится не хуже, чем у Тамуси». Она сделала над собой усилие и вновь повернулась к экрану.

Лежа ночью в постели, Асет сочинила стих про Иб-лиса и неверных. Стих был вот такой:

В их сердцах одна лишь тина.

Смерть животных, смерть детей —

Для неверных все едино,

Кровь пускают без затей.

Рок-концерты, водка, фитнес,

Их кино, жестокость, лесть —

Иблис хочет погубить нас,

Чтобы души наши съесть.

Чтобы не были от взрыва

Наши крыши сожжены,

Как хирург с пятном нарыва,

С ним бороться мы должны!

Сравнение с хирургом, который удаляет больному человеку нарыв, очень понравилось Асет. Вскрыть нарыв было так же страшно, как то, что предстояло сделать ей. Так же ужасно, противно, но так же необходимо, чтобы больной выжил. А больным Асет мыслила мир, который погряз в разврате, насилии, жестокости и пьянстве. Она вспомнила фильм про рок-концерты, который показывала им тетя Хава. Лица неверных были красными и потными. Их губы были растянуты в сатанинские улыбки, глаза затуманены. Они кричали, выли и размахивали руками, как будто конец света уже наступил. А на сцене извивался их идол — с желтыми волосами, сложенными в рога Иблиса, с раскрашенной рожей и желтыми, оскаленными зубами. Жуть!

Как только Асет перестала сочинять стихи, ей стало страшно думать про Иблиса, и она решила подумать о чем-нибудь хорошем. Она вспомнила Магомета, как он кормил ее конфетами втайне от мамы и папы. Кормил и, улыбаясь, говорил: «Эх ты — чудо-юдо шоколадное! Ешь скорей, пока никто не увидел. Если будешь молчать, я тебе еще достану. Хочешь?» Асет мычала набитым ртом и кивала. Магомет глядел на нее, качал кудрявой головой и смеялся.

Воспоминание было приятным, и вскоре Асет уснула с улыбкой на губах.

2

Сулейман, Алмаз Рафикович, Иван Лобов и еще один мужчина — лысый, с элегантной бородкой-эспаньолкой, по кличке Чача — сидели вокруг стола в съемной квартире Лобова и пили чай. Беседа текла неторопливо и легко, словно это был не инструктаж перед опасным делом, а просто обсуждение какого-нибудь не очень значительного, но забавного события.

— Спортивная подготовка у тебя есть, — говорил Алмаз Рафикович, прихлебывая чай. — Это хорошо. Но стрелять ты не умеешь.

— Мне приходилось стрелять из боевого оружия, — сказал Сулейман.

Алмаз Рафикович покачал головой:

— Школьные занятия не в счет.

— Я стрелял в Казани в тире, — сказал Сулейман. — Из «Макарова» и ТТ.

— И как, попадал? — поинтересовался Иван Лобов, сжимая чашку с чаем в мускулистых руках.

Сулейман пожал плечами:

— Когда как. Случалось, что попадал.

— А из «калаша» стрелял? — спросил Лобов.